Виктор Пронин - Банда

— Ну да... А потом отвечай за тебя.

— Чтобы проверить, не надо по ночам выходить на большую дорогу. Заглядывайте иногда на собственную кухню и рассекайте кинжалом парное мясо!

— Ну, как же! Сейчас достанешь парное мясо, — добродушно проворчал Сысцов, показывая знание проблем, которыми живут простые люди. Но Голдобов пожелал истолковать его слова иначе.

— Иван Иванович, дорогой! Да я не остановлюсь перед тем, чтобы поставлять вам каждое утро хорошее мясо! Только убедитесь — этот кинжал обладает невероятным свойством самозатачивания, достигая остроты просто чудовищной!

— Ловлю на слове!

— Договорились! Кстати, вот эти стекляшки на ножнах и на рукояти... Это не стекляшки. Это камешки.

— Какие еще камешки? — Сысцов, сообразив, что на этот раз Голдобов превзошел самого себя, на всякий случай принял выражение недоверчивое и даже слегка туповатое — дескать, что ты там за ножичек притащил, о каких камешках толкуешь?

— Иван Иванович, это самые настоящие камешки. Может быть, обработаны не так, как это принято сейчас, со всякими там гранями, искрами, но именно тем они и хороши. И этот синий, и красный, и зеленый...

— Да, цвет похож на изумрудный, — протянул Сысцов.

— Объясняется очень просто, Иван Иванович, — это и есть изумруд. — А вот этот бесцветный всех перекрывает...

— Да ну тебя, Илья, ты наговоришь! — Сысцов взял кинжал и бросил его в ящик стола. — Тут есть кое-что поважнее, — он придвинул к себе папку, по всей видимости приготовленную для разговора. И сердце Голдобова предупреждающе екнуло. — Из центральных органов, из прокуратуры и не только... Пришли письма. Отправлены они отсюда. Автор один — некий Пахомов. Он утверждает, что является твоим персональным водителем. — Сысцов замолчал, как бы предлагая разъяснить недоразумение.

— Жалко парня, — сокрушенно сказал Голдобов, обессиленно присаживаясь к приставленному столику. — Хороший был водитель, и как человек тоже неплохой.

— Что с ним? — воскликнул Сысцов, и Голдобов понял — тот все знает.

— Пока я был в отпуске, произошла какая-то глупая история. В него стреляли и ., убили. Думаю, шоферня свела счеты. У них там свои игры. Идет следствие, разберутся.

— Да, — Сысцов в задумчивости побарабанил пальцами по папке, сунулся было в стол, но, наткнувшись взглядом на посверкивающий кинжал, снова задвинул ящик. — Ладно. Я поинтересуюсь. Колов, надеюсь, в курсе?

— Да, он все знает. Только приехал, а меня, как обухом по голове... До сих пор в себя не приду, — Голдобов вынул платок и протер лоб.

— Да? — переспросил Сысцов.

— Ведь мы с Колей Пахомовым не один год вместе работали, а уж километров наездили. Хватило бы несколько раз вокруг земли объехать.

— Да? — удивился Сысцов. Он продолжал смотреть на Голдобова, словно бы дивясь его умению владеть собой. — Надо бы семье помочь... Уж коли вас так многое связывало последние годы, — Сысцов скорбно опустил глаза, чтобы Голдобов не увидел в них откровенной издевки.

— Сделаем, Иван Иванович, все сделаем, — неуязвимо ответил Голдобов, поняв и слова Сысцова и настроение. — Его жена ведь у нас работает, в нашей системе... Прекрасный человек! — неосторожно произнес Голдобов и тут же пожалел об этом.

— Я слышал, что у нее не только душа хороша? — усмехнулся Сысцов, показывая знание всего, что происходит в городе.

— Очень толковая женщина. Переживает, конечно, дни тяжелые... Но поможем. Тут уж вы не беспокойтесь, — произнес печально Голдобов и тут же чертыхнулся про себя — сейчас опять Сысцов даст ему по шее — тот не упускал таких возможностей.

— Да я особенно-то и не беспокоюсь. Думаю, все, что можно, ты уже сделал, — в голосе Первого прозвучала явная жесткость, нарушившая приятный тон беседы. — Ну, ладно, оставим это, — произнес он, не дождавшись ответа. — Потрепались и хватит. Так вот, письма... Пахомов его фамилия? — он перевернул листок. — Да, Пахомов Николай Константинович. Значит, не врет, что был твоим водителем?

— Был.

— Здесь сообщается о вещах, которые требуют особого разговора. Технология воровства, как он выражается. Причем, описывает довольно дельно. Убедительно, я бы сказал. Потайные склады, пересортица, передача товара кооператорам, частным ресторанам, слишком уж тесные контакты с мясокомбинатом... И везде имена, телефоны, адреса, даты... Ты его, Илья, недооценил. Или где-то перешел границу, переходить которую непозволительно никому. Я бы не решился. А ты решился. И получил под дых. Не знаю, сможешь ли ты восстановить дыхание.

— С вашей помощью, Иван Иванович.

— В отличие от тебя, Илья, и в отличие от твоего водителя, я друзей не бросаю. Может быть, в этом мой недостаток. Но я такой и об этом не жалею, — Сысцов посмотрел в упор на Голдобова ясным, твердым взглядом.

— Иван Иванович! Дорогой!

— Помолчи, Илья. Ты уже много чего сказал сегодня. Ты действительно в состоянии контролировать себя, свои поступки и решения? Ты в состоянии вести себя так, чтобы не ставить под удар друзей? Или эта способность тебя покинула? Надеюсь, ты понимаешь, что по этим письмам можно принять решение в течение пяти минут? Может быть, годы берут свое, а, Илья? Чтобы допустить такой прокол, надо быть немного идиотом, тебе не кажется? Забраться в кровать к жене своего водителя! Да тут... Тут кролик тебя растерзает!

— Бес попутал, Иван Иванович! — искренне простонал Голдобов, впервые ощутив холодок в лицо. — Не велите казнить...

— Если подтвердится десятая часть того, о чем пишет этот парень, нас с тобой надо сажать в одну камеру! — взревел Сысцов, поднимаясь из кресла. — Что ты нашел у нее под юбкой такого, что заставило забыть обо всем на свете?! Что я тебе сделал плохого? За что сажаешь на скамью?! Ко мне журналист из Москвы второй день на прием просится... И у него копии всех этих писем, — Сысцов грохнул кулаком по столу.

И вдруг Голдобов неловко сполз со стула и опустился на колени. Но самое удивительное — Сысцова это не удивило. В этот момент приоткрылась дверь, в кабинет заглянула Верочка. Увидев странную сцену, она тут же нырнула обратно, нисколько, впрочем, не поразившись. И надо же, ее появление, то, что она видела Голдобова на коленях, а его — возвышающегося над ним, вдруг смягчило суровость Сысцова. Что-то неуловимо изменилось в кабинете, атмосфера безжалостности исчезла и Голдобов остро это почувствовал.

— Иван Иванович, — надломленным голосом произнес он, — я могу много чего сказать, но не буду... Одно скажу — поверь мне, — Голдобов сознательно перешел на “ты”. — У тебя нет более надежного человека.

— Встань, Илья, — устало произнес Сысцов и тяжело опустился в кресло. — Не надо ломать комедию. Встань и отряхни колени. Тебе много чего с себя отряхнуть придется. Я отдаю тебе эти письма. Ты знаешь свое хозяйство, разберись. Если нужно — проведи ревизии, обнаружишь нарушения — будь строг. Установишь что-нибудь по этим фактам, — он постучал ухоженным пальцем по письмам, — гони. Понял? Гони. Если понадобится — подключи Анцыферова. Необходимо подготовить обоснованное, грамотное письмо. И заранее снять вопросы, которые возникнут в будущем. Тебе придется кое от кого избавиться, с этим смирись. Не исключено, что Пахомов отправил свой разоблачения и в другие адреса — необходимо упредить. Займись немедленно. Обрати внимание... Нам прислали копии. Оригиналы они оставили себе. Постараюсь их как-то нейтрализовать. Не думаю, что это будет просто. Будет сложно, хлопотно...