Виктор Пронин - Банда

Но как они могли попасть сюда, как проникли? С выражением полнейшего недоумения Заварзин еще осмотрел замки — они уже не вызывали в нем ощущения неуязвимости. И, выглянув во двор, он ничего подозрительного не заметил. Никто не следил за ним, никто не поджидал. И “мерседес” стоял на обычном месте, призывно сияя на солнце. Впервые Заварзин поймал себя на том, что не испытывает при виде этой машины ни радости, ни волнения и не хочется ему сесть за руль на зависть всем прохожим. А ведь еще вчера каждая поездка была для него маленьким праздником...

Все-таки подошел Заварзин к телефону, пересилил себя. Позвонил в приемную Голдобова.

— Привет, — сказал он краснокудрой Жанне. — Какие новости? Илья Матвеевич интересуется.

— Был звонок из прокуратуры.

— Анцышка?

— Нет. Следователь. Его фамилия... только не смейся — она сверилась с записью, — его фамилия Пафнутьев.

— И что он?

— Мне кажется, он приглашал Илью Матвеевича на допрос.

— На допрос, Жанна, не приглашают. На допрос вызывают. Или приводят. Смотря по обстоятельствам. Но причем здесь Илья? Его же не было в городе! Он был за тысячу километров отсюда! — и, не дожидаясь ответа, Заварзин положил трубку.

Голодобов сидел в низком кресле, положив сжатые кулаки на подлокотники и глядя исподлобья прямо перед собой. Когда Заварзин вошел, он невольно наткнулся на этот его тяжелый невидящий взгляд.

— Поздравляю, Илья Матвеевич... Вас ждет большая радость — следователь Пафнутьев желает с вами познакомиться. Но тот то ли не слышал Заварзина, то ли не считал нужным ответить, то ли не было в его словах ничего такого, на что стоило бы отвечать.

— Где ты ночуешь? — произнес наконец Голдобов. — Где тебя черти носят по ночам? Ты ведь знал, что я должен подойти?

— В кооперативе задержались с ребятами.

— Нажрались?

— За упокой невинной души пригубили, — попытался улыбнуться Заварзин, но Голдобов шутки не принял.

— Дерьмо! — произнес он.

— Кто?

— Ты.

— Да? — усмехнулся Заварзин, — Не надо так, Илья Матвеевич, не стоит, — он опустился в кресло, сжав на подлокотниках побелевшие ладони, словно боясь, что они выйдут из подчинения. — Не надо, — повторил он чуть слышно. — Чего не бывает в жизни... Все может случиться... Сегодня со мной, завтра с вами...

— Может, или уже случилось? — с тихим бешенством спросил Голдобов. Он, кажется, окончательно пришел в себя.

— И то, и другое, Илья Матвеевич, — Заварзин чаще, чем требовалось, называл Голдобова по имени и отчеству, и была в этом подчеркнутом почтении непокорность, вызов. — Поговорим спокойнее, Илья Матвеевич.

— Ты знаешь, что было в чемоданчике?

— Догадываюсь.

— Ты догадываешься, а я знаю.

— Никак зелененькие? — усмехнулся Заварзин.

— Не только. И доллары — не самое ценное, что там было.

— Что же, Илья Матвеевич? Что может быть дороже и желаннее? — Заварзин явно шел на нарушение сложившихся отношений. Когда Голдобов соблюдал нормы вежливости, Заварзин терпел. Он знал, кто главный, но оскорбления прямого и сознательного не прощал.

— Там была компра, — негромко и внятно произнес Голдобов.

— На кого? — задавал Заварзин вопрос и сразу понял — ответа не будет.

— Там были документы, которые позволяли мне, а значит и тебе, чувствовать себя спокойно. Что бы ни случилось. Теперь понял, что мы потеряли?

— Как не понять, Илья Матвеевич, — вздохнул Заварзин. — Как не понять.

— Кто мог забраться к тебе в квартиру?

— Официальное правосудие так не действует. Ночью, тайком... Им нужны протоколы, свидетели, понятые, акты изъятия, постановление на обыск. И так далее. Здесь все было иначе.

— Это был обыск или ограбление?

— Кое-что, конечно, похищено. Но так, по мелочам. Однако же, есть и признаки обыска. Что-то искали. Причем, явно нервничали, взламывать было не обязательно, поскольку рядом, в соседнем гнезде торчали ключи от этих ящиков. Такое впечатление, что они нарочно хотели оставить следы, нашкодить... Или же действовали в панике, в спешке, не зная, куда ткнуться.

— Откуда у них твои ключи? — Голодобов изменил направление разговора, изменил и тон. Заварзин понял, что его подозревают. — Скажи мне, дорогой Саша, откуда у шелупони подзаборной оказались ключи от твоих финских, шведских и прочих замков? Ведь не было взлома, не было отмычки, у таких замков не может быть отмычки. Не было отжатия, потому что твоя дверь, изготовленная в моих мастерских, не поддается отжатию. Там были использованы ключи от этих замков. Именно от этих, Саша! — прокричал Голдобов прямо в лицо Заварзину. — Как ты это объясняешь?

— Вы так спрашиваете, Илья Матвеевич, что мне даже показалось...

— Плевать я хотел на то, что тебе показалось! Заварзин помолчал, наливаясь обидой и гневом, потом полез в карман и с силой припечатал к столу связку ключей.

— Вот! Они всегда при мне. К ним пристегнут автомобильный ключ, поэтому я шагу не могу ступить без этой связки. Кольцо спаяно, ни один ключ отстегнуть невозможно. Вы сами на этом настояли, Илья Матвеевич! Это ваш совет — спаять кольцо.

Да, был такой разговор, — неохотно согласился Голдобов.

— Должен вам напомнить, дорогой Илья Матвеевич, что такие же ключи есть и у вас.

Голдобов молча поднялся, пошарил в карманах и положил перед Заварзиным ключи на тонком блестящем колечке. Потом, ни говоря ни слова, снова сунул их в карман.

— Понял? — спросил он. — И никто, ни одна живая душа не знает, откуда эти ключи, куда можно проникнуть с их помощью, где замки, которые можно отпереть этими ключами. Я пользовался ими только два или три раза.

— Знаю, — кивнул Заварзин. — Когда одна красотка никак не могла найти место для ночевки.

— Чем они плеснули мне в глаза? — спросил Голдобов, немного успокоенный тем, что у Заварзина ключи оказались в порядке.

— В туалете стоял небольшой баллончик дихлофоса... Жара, в комнате комары летают... Иногда перед сном я выпускаю в воздух немного этой отравы. Скорее всего они приняли вас за очень большого комара.

— Да так удачно, что я всю ночь глаза держал под проточной водой.

— Значит, пригодилась моя отрава. Вам еще повезло. Не окажись дихлофоса, неизвестно до чего бы дело дошло.. Так что вы хорошо отделались.

— Никто еще не отделался, Саша, — тихо проговорил Голдобов, снимая остроту разговора и как бы извиняясь за обиду. — Никто. Говоришь, звонил следователь, который занимается Пахомовым? Вызывает на допрос?

— Похоже на то, Илья Матвеевич.

— А! — Голдобов досадливо махнул рукой. — Он, видишь ли, был моим водителем... Мы, видишь ли, давно знакомы... Его жена, видишь ли... Анцышка заверял меня, что поручил дело последнему дураку. Если этот Пафнутьев у них последний дурак, то могу себе представить, как работает первый дурак. Уж больно цепким оказался. Слышишь? Я говорю, что Пафнутьев оказался слишком цепким.