Андрей Кивинов - Русская угроза

Это тоже не очень помогло, но удары ботинок по ребрам стали как-то менее чувствительными. Либо я уже не чувствовал боли.

Остановил мучения майор. Опять-таки с помощью живительного матерного слова, обращенного к сержантам. В политкорректном парламенте это прозвучало бы примерно так:

— Вы что, господа инвалиды, заболели еще и умственным расстройством?

В реальности все было короче и жестче.

Дубинки замерли в воздухе.

— А чо, Степаныч?.. Они ж вас…

— Да не они…

Я понял, что настал мой час. Забыв про боль и сломанные ребра, я вскочил с пола, оторвал болтающийся на одной нитке рукав пиджака и, зажимая платком нос, прокричал с интонацией командира штрафбата, отправляющего бойцов под танки:

— Ну, все! Вы попали! Вы знаете, кто мы такие?! Я корреспондент газеты «Рупор демократии», а это наши финские гости! И завтра про ваш беспредел узнает весь мир!

Я не знаю, есть ли здесь такая газета, но какая разница? Цель достигнута, дубинки спрятаны за спины, на лицах откровенное смятение. Никто не хочет иметь дело со свободной прессой.

Сержанты поворачивают голову к Степанычу.

— Да они случайно здесь, — поясняет тот, умывая разбитое лицо водой из графина, — ветеринар им нужен.

Окровавленный палец указывает на клетку с птичкой.

— А чо ж сюда пришли?

— Дорогу спросить… А мы тут с Витьком… В общем… Поругались…

О, как! Поругались они… Милые бранятся, только тешатся. Теперь нам не только ветеринар нужен, но и травматологический пункт. Но уже наш, эстонский. В местный я под дулом пистолета не пойду… Вдруг там тоже кто-нибудь поругается? Врач с санитаром. А у них скальпели…

Лейтенант, он же Витек, пока нас обрабатывали дубинками и ботинками, свалил в туалет и, судя по звукам, зализывает там раны.

— Во, блин! — хором выдыхают сержанты, словно ракетчики, сбившие пассажирский лайнер.

Они действительно близнецы, как успевает засечь мой заплывающий глаз. Удобно, наверно. Бьют граждан по очереди, а опознать нельзя. Соответственно и спросить не с кого.

— Блин не блин, а отвечать придется. — Я помогаю подняться Арви с пола. Без очков бедняга совсем плох.

Микко выкарабкивается самостоятельно. Его пиджак от «Хьюго Босс» по всей длине разорван на спине, нагрудный карман болтается на паре ниток. С лицом полный… Ну, вы понимаете, о чем я…

Но вот что значит западные люди! Не возмущаются, не протестуют, не грозятся судом! Получили по головушкам, и «ноу проблем». Лишь бы не доставлять хлопот другим.

Канарейка запела, заполняя возникшую неловкую паузу.

— Ну, мужики, а чего сразу — газета? — разводит гулливерскими ручищами сержант номер «1». — Ну ошиблись, ну бывает… А чо мы думать были должны? Вы войдите в положение. Будьте людьми…

Он бы минуту назад так разговаривал…

— Старина, тебя как звать? — обращается виртуоз дубинки к Арви, протягивая ему предмет, смутно похожий на очки.

Я перевожу. Арви не отвечает… И не потому, что обиделся.

Кажется, мой несчастный компаньон забыл, как его звать… Либо ему отбили часть мозга, отвечающую за память…

Как бы завтра не началась вторая русско-финская война. Надо спасать бывшую родину.

— Вот до чего человека довели! Имя забыл! Теперь на лекарства до пенсии работать будете!

И тут страж общественного порядка выдал фразу, украсившую бы защитную речь парламентария, обвиненного в сексуальных домогательствах:

— Так он… Это… Как бы… Сам…

После переглянулся с братом-близнецом, ища поддержки. Тот, разумеется, поддержал. Кивнул в знак полного согласия. Кто бы сомневался?

— Арви, они говорят, что ты упал сам, — сообщаю я компаньону радостную новость.

Бедный, бедный Арви… Он тоже соглашается… Быстро сломался. В тридцать седьмом он подписал бы признание в шпионаже после первого допроса. Слабак.

Но я, как закаленный боец, не теряю присутствия духа.

— Международный суд в Гааге разберется, кто сам, а кто нет. В любом случае, готовьтесь.

Стражи не совсем безнадежные. Первый тут же предлагает альтернативу:

— Дык… Давайте мы к ветеринару вас проводим. Тут рядом.

— А на хрена вам ветеринар? — уточняет страж номер «2».

Я повторяю историю с сертификатом и таможней.

— Да чо вы, с ума спятили? Какой ветеринар? Зачем? Замотайте птицу скотчем, чтоб не вякала, суньте в карман, а клетку выкиньте.

— А что сказать на таможне?

— Да то и скажите. Улетела, пока осматривали… Степаныч, у вас скотч есть?

Майор открывает ящик стола, достает катушку широкого скотча цвета «кофе с молоком». Сержант, не дожидаясь нашего согласия, берет катушку, зубами отцепляет край, затем сует лапищу в клетку и вытаскивает протестующую канарейку. Через секунду она лежит на столе, обернутая тремя слоями липкой ленты, словно мумия бинтами.

— Очумел? Задохнется! — Сержант номер «1» хватает птичку и освобождает ей клюв. — Во.

— Она ж чирикать будет.

— Если в карман сунуть, не будет. Они в темноте не поют. У теть Маши такая же. Держите, мужики… А клетку в Нарве новую купите…

Они б еще наручники на нее надели. Я осторожно забираю негодующую канарейку и запихиваю в карман пиджака. Действительно, она тут же замолкает.

Финны опять не реагируют. Уместней сказать — уже не реагируют. Не задают идиотских вопросов типа: «А зачем это полицейский замотал канарейку скотчем?» Поняли, что лишний вопрос — лишний синяк. Жизнь дается человеку один раз, в том числе и в Финляндии.

— Вот и делов, — по-детски улыбается сержант, — а с ветеринаром связываться себе дороже… Он еще денег попросит.

Из туалета появляется лейтенант Витек. Не поднимая на нас глаз, садится за стол и начинает приборку. Словно ничего не случилось. Выдержка, однако. Железо.

Я чувствую, что в любую секунду ситуация может измениться. Ведь они со Степанычем не помирились, не принесли друг другу извинения, а стало быть, не исключается продолжение шоу.

Хватаю компаньонов под руки и тащу их к дверям. На улице засовываю в «Ниссан» и газую.

— В газету только не надо! — из скворечника доносится голос одного из близнецов. — Мы ж от чистого сердца!..

Арви сплевывает на коврик сгусток крови и шепчет то самое слово. Кажется, он, наконец, понял его смысл.

— Вот, Микко, — сообщаю я второму гостю, — ты и познакомился с екарными бабаями. Сразу с четырьмя.

Девушку-пограничника сменил пограничник юноша. Его не очень удивляют наши разбитые физиономии — гораздо сильнее паспорта. В которых имелась отметка выезда из России, отметка о прибытии в Россию, но никаких намеков на страну пребывания.

— Не понял… А где вы были?

Не знаю, что и отвечать… Никаких идей по этому поводу. А заикаться про канарейку уже боюсь. Но отвечать надо.

— Мы искупались в нейтральных водах. — Я указываю на пограничный мост через Нарову. — И вернулись… Жарковато сегодня.