Александр Шкляревский - Секретное следствие

— А что? — спросила она.

— Я попросил бы вас, — отвечал я ей, — быть моею женою.

Я говорил, конечно, не серьезно. Крюковская же приняла мои слова за чистую монету. Я тогда же заметил происшедшую в ней перемену. Она, казалось, обдумывала важный шаг и вдруг порывисто объявила мне, что едет к своему мужу. При этом она обещала мне еще встретиться в жизни и взяла с меня слово: ждать ее по крайней мере год. Кроме того, она предлагала мне несколько раз вопрос: не думаю ли я скоро жениться? Не придавая словам ее никакого значения и считая отношения свои к ней, как замужней женщине, обыкновенною интригою, с примесью некоторого чувства, я отвечал ей утвердительно, тем более что она ехала к мужу. Самый отъезд ее не особенно огорчил меня, и я находил его весьма благоразумным с ее стороны. По отъезде своем она прислала мне несколько писем, институтского содержания, с мечтами о встрече, о совместной жизни с любимым человеком и т. п. В одном письме она уведомила меня, что едет с мужем за границу; я тоже уезжал в это время в Петербург для устройства Зины, и переписка между нами прекратилась. О Зине разговоров у меня с Крюковскою не было. Вообще я не говорил с нею о своих делах. Чтобы как-нибудь приютить на первых порах Зину, я отправился в Петербург за месяц ранее до ее выпуска и отыскал там свою дальнюю родственницу, генеральшу Бороздину, известную мне своею высокою нравственностью и прекрасными качествами сердца. Я намерен был просить у нее совета и участия. Приезжая в Петербург, я редко бывал у Бороздиной, несмотря на родство с нею, потому что она была женщина пожилая, имела больного, раненого мужа и жила с ним очень уединенно. Визит к Бороздиной превзошел мои ожидания: она не только приняла участие в Зине, но согласилась взять ее из института к себе в дом, пока она что-нибудь придумает лучше. Я был очень рад, хотя и беспокоился, что молодой девушке у Бороздиных будет немного скучно. Приезду моему Зина чрезвычайно обрадовалась и шутливо высказала это чувство и сама же сконфузилась. За последний год она вполне сформировалась, сделалась солиднее. Ко дню ее выхода из института я, вместе с своей доброй родственницей, приобрел все нужное для Зины в изобилии: приготовил великолепный гардероб, купил рояль, много ценных вещей и безделок; комнаты, предназначенные ей у Бороздиной, убрал цветами и обставил с полным комфортом. Зина была от всего в величайшем восторге и не знала, как благодарить меня, хотя выбору вещей она была более обязана хорошему вкусу Бороздиной, чем моему. Я озаботился также о доставлении ей всевозможных удовольствий, после институтской скуки и затвора. Гуляя со мною, молодая девушка доверчиво опиралась на мою руку и неосторожно высказывала, с каким нетерпением она ждала выхода из института, чтобы быть со мною неразлучно. Я давал другой оборот ее словам, но почувствовал вскоре, что увлекаюсь ею. Чтобы прекратить это, я решился еще раз серьезно обо всем переговорить с Бороздиной.

— Не понимаю, — отвечала она, — почему бы тебе не жениться на Зине?

Я сослался на разность наших лет и ее молодость. Бороздина нашла мое возражение вздором и представила множество выгодных сторон этого брака, упомянув, что Зина с самых юных лет уже привыкла смотреть на меня как на жениха и что женитьбою своею я выполню завещание ее покойного отца и свое, данное умирающему, честное слово. Разговор наш продолжался долго; родственница моя была красноречива и сумела отпарировать все мои опровержения. Я поручил ей переговорить с Зиною, но отнюдь не употреблять в дело убеждений, если я не нравлюсь девушке или кажусь ей, по своим годам, не партией. Чрез день Бороздина сообщила мне письмом, что выход замуж за меня составляет пламеннейшее желание Зины и что когда она начала разговор о разности лет, то молодая девушка пренаивно спросила: «Разве Аркадий Николаевич от меня отказывается?» — и затем разразилась слезами и восклицаниями: «Как я несчастна!» В этот же день я был обручен с Зиною. Свадьба наша не замедлила последовать через несколько недель, согласно желанию Зины. После нее я поехал с женою на южный берег Крыма, где у меня маленькая вилла, и провел там время до осени. Я предположил поселиться с женою не в деревне, а в своем уездном городе, в котором жило много помещиков, составилось общество и было весело. Вслед за своим возвращением из Крыма я должен был совершить другую, неприятную, поездку — в Гродно, по одному постороннему для меня делу, в котором я вызывался в качестве свидетеля. Я думал, что все мое путешествие окончится в неделю, но в Гродно завязались у меня другие дела, так как я прежде жил в этом городе, и задержали меня вместо недели два месяца. Жена писала ко мне очень часто и все упоминала о каком-то готовящемся для меня, при приезде, сюрпризе. Можете же представить себе мое удивление, когда, возвратившись домой, я встретил у себя Авдотью Никаноровну Крюковскую. Я сконфузился до оцепенения, но Зина ничего не заметила. Оказалось, что Крюковская была старшею подругою Зины и моя жена питала к ней детскую симпатию еще в институте. Они встретились в доме нашего предводителя дворянства, куда Крюковская приехала вновь погостить, схоронив своего мужа за границею. Старые знакомые разговорились, сошлись, и Зина перезвала Крюковскую гостить к себе. Это появление Авдотьи Никаноровны у меня в доме было крайне неприятно для меня и казалось, при существовавших прошлых наших отношениях, с ее стороны поступком по меньшей мере необдуманным и неприличным. Мне совестно было встретиться с нею глазами; что чувствовать должна была она как женщина? Но переговорить с нею и отказать от дома у меня недоставало характера, а поручить это Зине я боялся, чтобы не возбудить ее подозрение и не огорчить ее. Чрез это она и осталась у нас. В первые дни Крюковская избегала всякого tête-à-tête [21] наедине (фр.). со мною. Она, казалось, любила Зину, ласкала ее, как свою младшую сестру или дочь. Зина привязалась к ней всею душою и отдала себя и весь свой дом в полное ее распоряжение. Крюковская установила лучший порядок и окружила нас, как заботливая мать, покоем и комфортом. Я начал смотреть на нее другими глазами и приписывать поступки ее чувству привязанности к Зине и ее доброму сердцу, прошлые же отношения свои ко мне я думал, что она или забыла, или не придает им значения, при перемене строя моей жизни. Я стал даже очень благодарен ей за то, что она поселилась у меня в доме, потому что Зина, сознавал я, нуждалась, при своей неопытности, в руководительнице и помощнице по хозяйству. Крюковская же, соединяя в себе все качества хорошей компаньонки, была еще ее другом. Приискать такую женщину я думал все время, и находка была для меня кладом. Но скоро многое изменилось. Было лето. По старой холостой привычке, я велел перенести свою кровать и все кабинетные принадлежности в сад, в павильон, где и ночевал. Однажды вечером нас навестил мой товарищ по военной службе, местный мировой судья. Проведя вечер с дамами, я затащил его потом в свой павильон, и там мы распили с ним бутылку вина. Нужно заметить, что я пью мало и скоро хмелею. Проводив своего гостя, я собирался уже раздеться и лечь, отослав слугу гораздо ранее, как мне послышался, около павильона, какой-то шорох. Затем отворилась дверь и ко мне вошла Крюковская, в одном белом пеньюаре, с распущенными роскошными черными волосами. Я не успел прийти в себя от изумления, как уже находился в ее объятиях.