Сью Графтон - Улика

Я рассказала и все остальное, сложив с себя груз предыдущих событий с самого начала. Впервые мне было приятно переложить ответственность владения этой информацией на него. Большие события… тяжелая артиллерия… выше моих сил. Когда дело доходит до бомб, я пас. Лейтенант делал в блокноте какие-то пометки, его лицо при этом сохраняло маску нейтральности и внимательности, которую надевают все полицейские, когда дело доходит до допроса, вникая во все и не отвечая ни на какие вопросы. Он разговаривал со мной таким тоном, будто уже давал показания под присягой.

— Итак, есть вероятность, что она в Санта-Терезе. Это вы пытаетесь мне сказать?

— Не знаю. Кажется, он понял это так, что она вылетает, но как-то не совсем уверен был в этом вопросе. Он тоже здесь? — спросила я.

— На этом этаже. В другом крыле.

— Вы будете возражать, если я с ним поговорю?

— Нисколько. Может, это поможет ему вспомнить.

После ухода лейтенанта Долана я перебралась в сидячее положение на краю кровати, так что ноги у меня свисали, не доставая до полу. Кровь пульсировала в голове от чрезмерного напряжения. Я сидела и ждала, когда у меня перед глазами перестанет двоиться. Тем временем мне представилась возможность осмотреть свое тело.

Мои ноги выглядели очень худыми под легкой больничной рубашкой, которая завязывалась на спине и пропускала внутрь много воздуха. Форма ожогов на моем фасаде выглядела так, будто кто-то взял и припудрил меня лиловым тальком. Мои руки были забинтованы, а на внутренней стороне предплечия виднелась красная воспаленная кожа там, где отпали струпья ожогов. Я взялась за поручень и соскользнула с кровати, одновременно опираясь на тумбочку. Мои ноги дрожали. Я готова была поклясться, что они не хотели бы, чтобы я таким образом их испытывала. Я и сама не считала, что это такая уж удачная мысль, чем больше я начинала об этом задумываться. Тошнота и головокружение в сочетании с сильным сердцебиением дополнялись затемнением по периферии моего поля зрения. Я не собиралась бороться за спортивные награды и потому присела обратно.

В дверь постучали, и вошла сиделка.

— Ваш муж здесь за дверью. Он говорит, что должен уехать, и перед этим хотел бы с вами увидеться.

— Он мне не муж,— произнесла я автоматически. Она сунула руки в карманы своей формы — рубашка и белые брюки, без шапочки. Я знала, что она сиделка, потому что на пластиковом значке стояли буквы Д. С. после ее имени. Шери Райт. Я с интересом посмотрела на нее, зная, как любит Дэниел женщин с такими именами. Дебби, и Тэмми, и Синди. Кэнди тоже сюда подходит. Я подумала и пришла к выводу, что Кинзи тоже из этой же серии. Кинзи. Измена уменьшается в размерах и при этом оставляет пустое место там, где у вас когда-то было чувство самоуважения.

— Он ужасно волновался,— сказала она.— Я понимаю, что это не мое дело, он просидел здесь всю ночь, и я думала, что вам следует это знать.— Она увидела, что я прилагаю нечеловеческие усилия, пытаясь поудобнее устроиться в кровати, и помогла мне. Я думаю, ей было лет двадцать шесть. Когда я вышла за него замуж, мне было двадцать три, и двадцать четыре, когда он меня бросил. Никаких объяснений, никаких душеспасительных бесед. Развод прошел в рекордное время без сучка и задоринки.

— Я не могла бы получить кресло-каталку? Мне нужно повидать одного человека в другом крыле. Мужчину, которого привезли одновременно со мной.

— Мистер Коулер. Он в триста шестой в конце коридора.

— Как у него дела?

— Ничего. После обеда он выписывается.

— Полицейский, который тут недавно был, хочет, чтобы я с ним поговорила.

— А как же ваш муж? Он сказал, что это займет всего лишь две минуты.

— Он мне не муж,— повторила я, словно попугай,— а впрочем, конечно. Впустите его. А когда он уйдет, вы найдете мне кресло-каталку? Если я пойду пешком, я шлепнусь на попу и придется судиться с вами из-за костюмчика.

Она, видимо, не считала меня забавной, и ей не понравились мои намеки на суд. Она вышла, не сказав ни слова. «Мой муж,— подумала я.— Пожалуй, я еще поживу».

Он выглядел усталым. «Уже лучше»,— подумала я. Дэниел стоял возле моей больничной койки и выглядел на все свои сорок два года.

— Я знаю, что тебе это не понравится,— сказал он,— но врач сказала, что не отпустит тебя домой, если за тобой некому будет присмотреть.

Меня охватило чувство, похожее на панику.

— Мне завтра будет совсем хорошо. Мне не нужно, чтобы за мной ухаживали. Мне эта мысль не нравится.

— Я знал, что так будет. Я просто передаю тебе, что она сказала.

— Мне она этого не говорила.

— У нее не было возможности. Ты была не совсем в себе. Она сказала, что поговорит с тобой в следующий раз, когда будет делать обход.

— Они не могут насильно держать меня здесь. Это ужасно. Я чокнусь.

— Я уже ей об этом сказал. Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты можешь на меня рассчитывать. Я могу выписать тебя отсюда и отвезти домой. Я не остался бы в доме. Эта твоя квартирка все равно больше, чем одного человека, вместить не в состоянии. Но я по крайней мере мог бы навещать тебя раза два в день и проверять, есть ли у тебя все необходимое.

— Я еще подумаю,— сказала я недовольным тоном. Но я уже видела, в какой переплет я попала. Генри в отъезде, Рози в отпуске, Джон за городом, и я буду предоставлена самой себе. Честно говоря, я неважно себя чувствовала. Я просто не могла заставить свое собственное тело делать то, что я хочу. Должно быть, люди пожилые и тяжело больные испытывают то же чувство отчаяния и растерянности. Моя решительность никак не подкреплялась моим физическим состоянием. Даже сесть в кровати было для меня крайне утомительно, и я хорошо понимала, что дома я немногое смогу сделать сама.

Оставаться в госпитале я не собиралась. Больницы опасны. Людям свойственно ошибаться. Не та кровь, не то лекарство, не та операция, не те анализы. Я выписываюсь отсюда немедленно.

Дэниел провел ладонью по моей макушке.

— Делай то, что захочешь. Я вернусь попозже.

Прежде чем я успела выразить протест, он уже исчез. Я нажала кнопку вызова сестры. В динамике раздался глухой голос:

— Да?

— Можно навестить мистэра Коулера из триста шестой?

— Насколько я знаю, да.— Голос сестры звучал так, будто она говорила в консервную банку, на фоне каких-то скрипов и скрежетов.

— Мне нужно кресло-каталка. Я бы хотела навестить его.

Только через двадцать минут мне привезли кресло-каталку. За это время я успела понять, что сражаюсь с депрессией, вызванной гибелью Олив. Не то чтобы у нас какие-то близкие отношения, но она всегда маячила где-то на периферии моего сознания. Впервые я познакомилась с ней в старших классах, когда подружилась с Эш, но она скоро уехала. После этого она была скорее слухами, чем реальным фактом… Сестра, которая все время где-то в другом месте: в школе-интернате, в Швейцарии, катается на лыжах в штате Юта с друзьями и так далее.