Чарльз Тодд - Крылья огня

Смедли осушил чашку.

– Не хочется думать, что Оливия Марлоу в самом деле была знакома с таким человеком, которого она описывает. Не хочется думать, что и я встречался с ее Люцифером на улицах Боркума, или на проселочных дорогах, или в городке в базарный день. Просто не укладывается в голове.

Ратлидж допил сидр; он почувствовал, как у него закружилась голова. Обычно он неплохо переносил спиртное, но сидр застал его врасплох, когда он был усталый и измученный. К тому же он пил на пустой желудок.

– А вы не думаете, что сама Оливия была способна на такое зло?

Смедли посмотрел на него в упор:

– Должно быть, у вас в Лондоне жизнь намного труднее и ужаснее, чем кажется нам, провинциалам, раз вы задаете мне такой вопрос! Но я не отвечу вам прямо. Я попрошу вас прочитать ее стихи, а уж потом выносить вердикт.

Он встал, сняв плед со своих широких плеч.

– По-моему, теперь я смогу уснуть, – продолжал он, – и очень удивлюсь, если и вы не заснете. А с книгами повремените до утра. Поверьте мне, вы обрадуетесь, если последуете моему совету.

Ратлидж принял его совет вместе с книгами, вернулся в гостиницу, лег в постель и почти сразу же заснул. Перед тем как погрузиться в блаженное забытье, он ощутил первые признаки завтрашней головной боли…

Наутро голова действительно разболелась, правда, Ратлидж так и не понял из-за чего – из-за сидра или недосыпа. Ему как будто помог завтрак и несколько чашек крепчайшего черного кофе. Он сообразил, что сегодня воскресенье и почти все жители Боркума направляются в церковь или отдыхают.

Вдруг Ратлиджу стали безразличны и убийство, и стихи, и даже дело, из-за которого его сюда направили.

Он послал через посыльного записку Рейчел Ашфорд. Хотя он понятия не имел, где она остановилась, решил, что в деревне работает система оповещения куда более действенная, чем связь во время войны. Мальчишка тут же сказал, что знает, где ее найти, и, сунув в карман монету, которую дал ему Ратлидж, опрометью бросился из гостиницы.

Через десять минут он вернулся с ответом и сунул в карман третью монету за утро. Две он получил от джентльмена из Лондона и одну – от дамы.

Ратлидж вскрыл конверт и прочел несколько строчек, написанных внизу его собственной, кое-как нацарапанной просьбы:

«С радостью пойду с вами под парусом. Присоединюсь к вам через двадцать минут. Спросите хозяина гостиницы, можно ли нам взять его лодку. Я знаю, где ее держат».

Поэтому он отправился на поиски хозяина и получил разрешение выйти с миссис Ашфорд на «Веселой красотке». В последний раз Ратлидж ходил под парусом еще до войны, но он имел некоторый опыт и считал – как выяснилось, справедливо, – что у Рейчел опыта еще больше.

Она пришла в туфлях на низком каблуке и брюках, похожих на мужские, туго перетянутых широким поясом. Когда он посмотрел на нее, глаза ее улыбались, но она так и не сказала, надела ли она одежду Питера или позаимствовала у кого-то еще. Они вместе спустились к морю, где стояло несколько яхт и парусных лодок. Ратлидж нес корзинку со съестным – подарок «Трех колоколов», полученный после щедрой взятки кухарке. Рейчел заметила:

– А вы предусмотрительнее, чем я. Я так обрадовалась приглашению сходить под парусом, что о еде даже не подумала. А может, предусмотрительность – типично мужская черта? Питер всегда замечательно добывал продовольствие: объяснил, что научился этому еще в детстве.

Ратлидж рассмеялся:

– В школе Питеру вечно хотелось есть. Я не знал другого мальчика, который так хорошо умел бы устраиваться. Мать посылала ему щедрые посылки – банки консервов, упаковки печенья и галет. Дольше всего обычно сохранялось шотландское песочное печенье. Помню, иногда в его сундуке оно приобретало вкус шерсти, но мы не жаловались. Когда припасы подходили к концу, мы бывали безутешны – до тех пор, пока он не уговаривал еще какого-нибудь одноклассника поделиться с нами.

Они дошли до перевернутых лодок, лежащих на галечном пляже, едва возвышавшемся над кромкой прибоя.

– Вон «Красотка», – показала она на красную посудину, которая выглядела так, словно ее не мешало бы покрасить и заделать швы.

Ратлидж с сомнением посмотрел на суденышко:

– Вы уверены, что она не потонет?

– Не сомневайтесь, – заверила его Рейчел. – Она довольно крепкая. Просто этим летом Траск нечасто на ней выходил. Его сын Фред не вернулся с войны… он служил на флоте. В его корабль попала торпеда в Северной Атлантике. И потом, рыбная ловля в наших краях уже не та. С экономической точки зрения будущее Корнуолла печально. Промысел кончился, а вместе с ним ушла и сардина. Все сейчас жалуются.

Жаловались и чайки, кружившие у них над головами. Рейчел и Ратлидж спустили «Красотку» на воду и забрались внутрь. Рейчел окинула его критическим взглядом.

Ратлидж широко улыбнулся:

– Сразу видно, вы мне не доверяете!

– Дело не в доверии, а в самосохранении. У меня еще есть время выпрыгнуть за борт, если вы отъявленный дилетант, от которого только и жди беды.

Но он знал свое дело, и вскоре лодка вышла из устья в открытое море. Море утром было спокойным; ветер гнал лодочку дальше, где на волнах плясали белые барашки, и легко было на веслах дойти до небольшого пляжа за Тревельян-Холлом, до того места, где мыс закруглялся, а затем снова вернуться к пляжу, где они вытащили лодку на берег и вышли сами.

Рейчел повернулась к нему; Ратлиджу трудно было понять, о чем она думает, пока она не сказала:

– Я уже целую вечность не выходила в море! Как чудесно снова оказаться на воде! Питер был человеком сухопутным, он не мог отличить нос от кормы, зато Николас обожал плавать, он выходил в море в любую погоду, чувствовал волны под корпусом и порывы ветра. Когда он уходил на войну, он мечтал попасть на флот, но его не взяли – сказали, нет опыта, представляете? Поэтому он очутился во Фландрии, в грязи, среди ужаса и убийств, – и его отравили газом. – Сияние поблекло, и она потянулась к корзинке, пока Ратлидж привязывал лодку к валуну.

– Расскажите о своей кузине Сюзанне, то есть миссис Харгроув.

Она выпрямилась и посмотрела на него в упор, не выпуская из рук корзинку.

– Так вот зачем вы привезли меня сюда! – воскликнула она. – Чтобы поживиться моими воспоминаниями, а потом решить, стоит ли завтра возвращаться в Лондон?

– Нет, – сухо ответил Ратлидж. – Вы сами заговорили о родственниках, не я. А Сюзанна вчера заходила ко мне. Поэтому я и спросил.

Рейчел отвернулась, поставила корзинку и начала подниматься по пологому склону, который вел от воды к парку. Ратлидж последовал за ней. Наверху она остановилась и посмотрела на парк, окружавший дом.

– Сюзанна очень похожа на Стивена, но как будто его бледная копия – не такая красивая, не такая обаятельная, не такая живая, не такая… любимая. По-моему, и Розамунда больше любила Стивена, потому что видела в нем собственное бессмертие. Себя, которая снова стала молодой и готовой продолжать жить. А может быть, он напоминал ей Ричарда. Иногда я и сама об этом думала. Розамунда любила Оливию, потому что видела в ней Джорджа, и Николаса, потому что он был так… так похож на своего отца. Внешне, я имею в виду. Внутренне Николас унаследовал силу Розамунды. Розамунда никогда никого из детей не выделяла, во всяком случае, открыто, но в глубине души… кто знает?