Джерри Остер - Обреченные на смерть

Но ничего веселого в этом не было. Это было непочтительно по отношению к старшим по званию.

— Как Верил, Фил?

Хриньяк растерянно посмотрел на Джо, потом вспомнил, что они говорили об обычном расследовании и сексуальном домогательстве. Он успокоился, поправил манжеты рубашки, провел рукой по лацканам пиджака. Он вел себя, как умник, думал о нем Каллен, как мудрый человек, желающий выиграть время. Как это Энн назвала Хриньяка пару недель назад? Она еще рассмешила Каллена? Капо ди тутти копов.

— Послушай, я хотел тебе рассказать о Дженни Свейл. Ты знаешь Бернштайна, не так ли? Того самого, который сокращает персонал в департаменте полиции.

Каллен насторожился. Бернштайн (психолог при департаменте) звонил ему несколько раз, предлагая зайти для беседы, после того как Каллен вышел на работу, залечив рану, полученную во время печального эпизода, когда его старый верный товарищ по работе, Нейл Циммерман, был убит. Каллен не зашел к нему: он был занят. Бернштайн тоже был занят. Бернштайн был на своем этаже, Каллен — на своем этаже или на улице. Они пересекались раза два в месяц, обычно у лифта. Каллен, как правило, был вместе с каким-нибудь приятелем или товарищем по работе, поэтому он не мог остановиться поболтать с Бернштайном: его друзья стали бы нервничать. Бернштайн заметно сократил штат департамента полиции. За ним бегали секретарши, напоминая ему, что он забыл сделать то-то и то-то и уже опоздал туда-то.

— Я знаю его.

— Я разговаривал с ним как пациент с врачом. Я рассказываю тебе о том, о чем говорил с ним, но, если не веришь, можешь спросить его сам.

Разговаривал с ним как пациент с врачом. Каллен этого не мог понять. Он не согласился бы на психотерапевтический сеанс с человеком, который выгоняет людей с работы. Он был немолод, воспитан в старом духе и считал, что только психически больной человек должен общаться с психиатром. Но он мог бы без проблем поговорить с Берштайном. Если Хриньяк, который старше его и еще более старомоден, чем он, решился пойти на это, то Каллен мог запросто позволить себе такую вещь. Он зайдет к Бернштайну утром. Черт — завтра воскресенье. Что ж, он зайдет к нему в понедельник, а лучше в следующей понедельник. Ему нужно кое-что выяснить. Может быть, он зайдет к нему в следующем месяце, когда у него будет меньше работы. Сейчас трудно говорить наперед.

— Он сказал… Бернштайн сказал, что Дженни Свейл была, ну, как это, что она была… насколько я понял, Джо, есть такие женщины, которые вбивают себе в голову, что какой-то мужчина, каким может оказаться любой…

— Фил? Я тебя перебью, извини. Хорошо? Ты сказал, что я должен относиться к этому, как к обычному расследованию. Тогда я должен начать со чтения ее дела. Я начну читать его сегодня вечером.

— Да, конечно, — сказал Хриньяк, — только ее дело исчезло.

— О, черт.

— Да.

— А как насчет копий? Должна же быть какая-то информация на компьютере, в дискетах? На пленках?

— Похоже, что тот, кто похитил дело, знал, что он делает. Записи на компьютере и пленках были стерты или уничтожены.

— Это говорит о том, что похитил дело не ты.

Хриньяк не мог сдержать улыбку.

— Ты хочешь сказать, что я совершенно не разбираюсь в этих дискетах? Ты прав. Я не разбираюсь в них. Сюзи Прайс, Рут, Абруцци — они знают толк в компьютерах. А я только сижу и смотрю, как работает вся эта классная техника, а сам думаю о своем. Ну и что, если я не разбираюсь в этом? Я собираюсь уходить на пенсию через пару лет, а к этому времени всю работу, возможно, будут выполнять роботы. Ты знаешь, когда я начинал…

Каллен не хотел ничего знать об этом. Он не хотел слушать рассказ о том времени, когда люди писали на каменных табличках, когда мужчины были мужчинами, а женщины, за исключением некоторых лесбиянок и старых дев, не служили в полиции, когда никто понятия не имел о том, что это такое — сексуальные домогательства.

— Что было в этом деле, Фил?

Фил вздрогнул от неожиданности — он уже настроился на воспоминания о прошлом, а его вдруг вернули в настоящее. Он сложил руки, как будто был на исповеди.

— Это случилось в тот уик-энд, когда отмечался День памяти павших. Мне нужно было ехать в Вашингтон в середине июня. Там начиналось заседание судебной комиссии, которая должна была заслушать доклады о преступности на улицах больших городов. У нас гостила сестра Верил со своим никчемным мужем, а я пришел сюда, чтобы поработать над докладом. Здесь было очень уютно и тихо. Через час после того, как я пришел, послышался шум лифта. Я думал, что это дежурный по департаменту или, может быть, Брауерман возвращается из столовой. Потом я услышал радио. Кто-то включил его на всю громкость. Так включают радио люди, когда они одни и слушают какой-нибудь биг-бэнд — Гудмена, Чарли Паркера, Декстера Гордона. Так слушают музыку пьяные или наркоманы, или те, кто хочет, чтобы их друзья прибалдели.

Сначала я думал, что это на улице. Подошел к окну, чтобы узнать, откуда раздается этот шум, жалея, что у меня нет под рукой карабина системы «люгер», из которого я мог бы засадить по этой шарманке. Затем я начал понимать, что радио включено где-то внутри помещения, в конце коридора, в отделе кадров, позвонил туда, но там никто не ответил. Я вышел в коридор, стучу в дверь, которая всегда бывает закрыта, толкаю дверь ногой, и она открывается. Выходит, она была не заперта. Я вхожу.

В комнате — Дженни Свейл. Она танцует на столе под эту громкую музыку. Она танцевала ко мне спиной, и я сначала ее не узнал, подумал, что это кто-то еще. Волосы на голове у нее были завязаны в пучок, а обычно она заплетает косички. На ней была коротенькая мини-юбка, какие носили в 60-е годы. Я имею в виду по-настоящему короткие юбки. На ногах у нее были ковбойские сапоги, в ушах — большие серьги. На губах — улыбка. На ней не было ни рубашки, ни лифчика. Ничего.

Ты говоришь, что редко бываешь на этом этаже и не помнишь Дженни. Она была симпатичной женщиной. Нет, не красавица. Слишком худая. Она никогда не носила такие короткие юбки. Обычно на ней были обыкновенные юбки и платья, но в основном она носила штаны, узкие штаны, и я даже не помню, что она носила с этими штанами. Но, что бы она ни носила, на ней всегда была приличная одежда и она никогда не вызывала никаких нареканий. Она была одна из тех девушек, кого любой парень мог пригласить к себе в гости и познакомить с родителями, и вряд ли какой-нибудь парень предложил бы ей снять рубашку и станцевать на столе.

Ладно… Я стал закрывать дверь, чтобы вернуться в свой кабинет и продолжить работу над этим чертовым докладом. Что ж, пусть орет радио, я же решил работать в выходной, а другие люди любят по выходным слушать радио на всю громкость. О’кей, я не возражаю, извините за вторжение. Вдруг я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной. Такое же чувство было у меня, когда один негодяй бросился на меня в районе Вашингтон-Хайт в октябре 62-го года. Это был Ди Ди Эстефан, сутенер, который убивал проституток. Он нажал на курок, но пистолет не выстрелил — осечка. Тедди Брокс выстрелил ему в руку, и пистолет упал. Тогда Брокс…