Роман Добрый - Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)

– Видел кого? Враны где черные? – сгреб деньги «батюшка-царь ключа огненного источника».

– Ой, туча грозная вран собирается, каркают враны, на добычу собираются! Ой, горенько нам лютое, нестерпимое!

– Толком говори!

– Ой-ой-ой! Расступитесь вы сосны могутные, вы встряхнитесь, елочки душистые! Вы поплачьте над нашим тайничком, тайничком верным, приохотливым!

– Сведи старика! Дай попить ему, поесть медушку… А кто это с тобой?

– Раб наш верный Еремеюшка, без ушей, без гласа велия…

Нас повели дальше.

Низкий, низкий вход. С трудом пролезть можно.

Сыро… Влажно. Землей так и пахнет.

В норе-подземелье находилось несколько человек. Тут были мужчины и женщины.

У женщин волосы были расплетены.

Все – и мужчины, и женщины – были в длинных белых рубахах.

Посередине темной дыры-логовища, тускло озаренного тонкими восковыми свечами, сидел высокий рослый молодой человек с небольшой курчавой бородкой.

– Царь-батюшка, милостивец идет! – послышались голоса.

Но при виде нас смолкли.

Не те пришли!

Около молодого человека, босого, в рубахе, опоясанной веревкой, бледного, как мел, суетились эти ужасные подземные двуногие кроты.

– Холодно тебе, батюшка? – шамкала какая-то отвратительная старуха.

Молодой человек, как автомат, отвечал:

– Согрею ноги мои на огне праведном!..

– А не будет тебе жарко, батюшка?

– Град ли идет, огнь ли дождем сыплется – все едино: в Исусе, сыне Божием, живу.

На нас не обращали никакого внимания. Должно быть, под масть мы подошли к этой дьявольской, именно дьявольской обстановке.

– Идет! Идет! Сам царь-батюшка идет! – прокатилось по подземелью.

Предшествуемый сонмом своих верных голубков и голубиц, спускался в душную приводную подземную горницу худенький старичок.

И в ту минуту, когда нога его вступила на порог «горницы», грянул хор:

Все встали и поклонились низким поясным поклоном.

– Слава тебе, старшой батюшка-царь!

– Извека веков, слава тебе!

Тихой, степенной походкой подошел «сам-батюшка» к молодому человеку в белой рубахе.

Встал тот. Стоит. На лице – ни кровинки. Но глаза… эти глаза! Сколько восторженно-безумного экстаза горит в них!

– Чадушко мое, чадо богоданное! – начал пророк изуверов глубоко-проникновенным голосом. – Почто стоишь ты среди нас?

– Стою, потому веру истинную воспринял я.

– Кто учил тебя вере нашей?

– Посланец от вас, брат во Христе – Димитрий.

Старец обвел взглядом властных глаз «собрание».

– Чадо Димитрий, выходи.

Вышел Димитрий.

– Ты наставлял? Ты приуготовлял?

– Я.

– И ведомо тебе, что твой приемник готов к великой жертве во славу Исуса?

– Ведомо.

– Так готовь его!

Приводник подошел к молодому обреченному «на славу искупления лепости земной богомерзкой».

– Все помнишь?

– Все.

– Не отречешься?

– Не допущу дьявола угнести дух мой.

Приводник трижды окропил молодого человека водой.

– Из ключа вечного, темного подземного, из ключа воды живой – во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Я в ужасе поглядел на Путилина.

Тот, в своем странном пономарском балахоне, был невозмутим.

Лицо было бледно, бесстрастно, как всегда, когда Путилин собирался дать генеральное сражение.

Я хотел – и как мучительно хотел! – сказать ему, что тут происходит нечто такое, от чего волосы подымаются дыбом, но… я ведь был нем.

– Чадо мое, чадо возлюбленное! Приближается час твой… Будь же тверд в вере твоей, в вере нашей. Ведите его!

Твердо, с ясным лицом, светлым, одухотворенным удивительной силой и красотой духа, пошел к выходу из подземелья сектанской норы молодой человек.

Все взяли в руки зажженные факелы: «Со святыми упокой, раба Андрея – бегуна-славца», – грянули голоса.

Я был близок к обмороку. Великий Боже, да что же это такое: сплю я иль грежу наяву? Процессия вышла на темный свет заповедного бора. Факелы бросали красноватые блики на толстые стволы вековечных сосен: «И огнем огненным крестишеся во славу Исуса, и душу свою сквозь пламя спасеши…»

Лес замер. Притихли ночные птицы. Вся природа содрогалась, мнилась от ужаса того, что сейчас должно произойти.

Молодого человека подвели к срубу.

– Входи! – слышится властный, резкий приказ. Со свечой-факелом в руке взошел в «смертный» сруб «обреченный».

– Пой: «Во Имя Твое, Исусе, предаю тлену и праху души вечной покров богомерзкий. Аше верую и исповедую, несть бо спасения души без очищения огненного».

И он, этот несчастный, запел:

– Зажигай огнь вечный, нетленный, единый во спасение сынов человеческих.

Сухое дерево вспыхнуло. Языки пламени жадно лизнули бревна «сруба священного».

– Ах! – вырвался у меня крик, полный смертельного ужаса.

И в ту же секунду похоронное пение заживо сжигаемого было заглушено гулким выстрелом револьвера:

– Изуверы! Проклятые! Ни с места!

Одним прыжком бросился Путилин на загоревшийся сектантский костер и схватил бедного полоумного сына рыбинского купца.

– Андрей Провыч, голубчик, да что ты делаешь с собой?!

– А-а-ах! – огласил вековечный бор безумно-испуганный крик «самосожигателей». – Дьявол! Сатана явился!

Путилин для устрашения выстрелил еще несколько раз.

Потухли факелы… Белые фигуры изуверов скрылись в недрах бора.

Я не буду вам рассказывать подробно о нашем возвращении. Это заняло бы слишком много времени. Скажу одно, что мы доставили «Андреюшу» его отцу.

– Какие были эти четыре слова, Иван Дмитриевич? – спросил я после моего друга, которого чествовал весь Рыбинск.

– Эти слова были: «Сруб тесовый огнем очищает». Когда я раскусил это, я понял, что речь идет о сектантах-самосожигателях.

Триумф Путилина был полный.

– Как вы понимаете сами, дорогой господин Добрый, – сказал мне доктор Z, – я коснусь в рассказе о клубе червонных валетов этом знаменитом процессе – только тех выдающихся эпизодов, в которых принимал участие мой славный друг – Иван Дмитриевич Путилин.

К числу таких эпизодов относится его поистине героическая борьба с графом П., одним из главнейших «валетов». Его во что бы то ни стало надо было изловить, поймать. Но, Боже мой, чего это стоило великому Путилину!

Достаточно вам сказать, в чем вы, впрочем, сейчас убедитесь сами, что «почтеннейший граф» П. по своей поразительной смелости, дерзости, отваге, гениальности трюков ни на йоту не уступает таким «артистам», как Домбровский, Шпейер и сам блестящий экс-корнет Савин. Были моменты, когда он даже побивал их рекорды. Тогда Путилин восторженно восклицал: «Помилуй Бог, какой молодец! Вот с таким противником приятно и лестно бороться!»