Николай Леонов - Исповедь сыщика [сборник]

После того как Авдеев, давясь и рыгая, съел разогретую тушенку и два ломтя хлеба, выпил чашку кофе, Гуров налил полстакана коньяку:

— В два приема, с интервалом в десять минут.

Авдеев вел себя безропотно, послушно, смотрел только на свои руки. Когда он допил коньяк, сыщик увидел, как заблестел у коллеги лоб, человек выпрямился и потянулся к сигаретам. Гуров сказал:

— Николай, я тебе два дня назад посоветовал, чтобы ты сказался больным и отсюда съехал. Ты этого не сделал, я не упрекаю, ты человек взрослый. Что тебя сломали, я понял давно…

— Так чего ты меня не арестовываешь? — Авдеев смачно затянулся и уже твердой рукой взял бутылку, плеснул в свой стакан.

— По многим причинам, все перечислять?

— Они вышли на меня три года назад, оплатили дорогу и лечение сестры…

— О Вере я все знаю, можешь опустить.

— Как догадался?

— Гадают цыганки, я знаю, я сыщик.

— Вышел на меня новоиспеченный бизнесмен, миллионер и меценат. Самое смешное, что он именно такой, я проверял. Человек платит колоссальные деньги в детский дом, практически содержит за свой счет. Он не знал, что иные люди используют его щедрость втемную. Я об этом догадался сразу, решил, мол, заплатите, я позволю, а когда придете за долгами, посчитаемся.

Авдеев пригубил из стакана, закурил новую сигарету, глаза у него ожили, смотрели на Гурова открыто. Сыщик знал, такое состояние продлится еще минут тридцать, волна схлынет, начнется озноб, упадок сил. «Потом посчитаемся» — это от небольшого ума, или Николай серьезный противник и играет?

— Никаких расписок, даже устных обещаний — ни намека, человеческая помощь, и только. Я жду, когда из-за спины благодетеля появится иной человек либо его тень. Ничего. Тут меня по службе продвинули, я одно с другим не связал. Ну а когда здесь первый выстрел раздался, меня сразу сюда направили, я понял, что время пришло. Позвонили, передали поклон от благодетеля, открытым текстом, — мол, услуга за услугу. Очень обеспокоены происходящим, желательно все получать из первых рук… Нам спикер Гораев дорог как вождь и знамя, информируйте по телефону, и номерок сообщили. Я, конечно, его тут же установил, аппарат в подъезде у дежурной стоит. Я своих ребят поднял, жильцов дома проверили, дежурных проверили, пустое дело. Звоню, отвечает мужчина: «Говорите» — и молчание. Я сообщаю официальную версию, в ответ ни вопроса, лишь: «Спасибо, звоните». Установили за подъездом наблюдение, я звоню, разговариваю, а аппарат у дежурной молчит, и трубку никто, естественно, не берет. Тут у меня нервы начали сдавать.

— Я сегодня рано утром уехал, ты сообщил? — спросил Гуров, взял бутылку, вроде этикетку разглядывает.

— Сообщил. Тоже секрет, ты мимо десяти постов проезжаешь. Они могут откуда угодно сигнал получить.

— Могут, — легко согласился Гуров, — но на пленке именно твой голос, предупредил о моем выезде именно ты. И если бы меня сегодня убили, то на тебе, фраер, глухой намордник бы застегнули.

— Пытались? — Авдеев потянулся к бутылке, но Гуров не дал.

— Посадят, что с сестрой будет? Подумай. Ты либо на краю, либо уже шагнул мимо, зависит от содержания твоих сообщений. Когда я их возьму, они пленочки мигом выдадут. Не опер, пижон недоученный. Ты никуда не звонил, они снимали звук непосредственно с твоей трубки.

— Как же, со мной разговаривали!

— Техникой ты у техников поинтересуйся. Я только сыщик. Иди спать, сошлись на здоровье, чтобы завтра твоего духу тут не было. Им сейчас очень нужен новый труп, а ты кандидат — лучше не придумаешь.

Парк осветили мощные фары, длиннющий черный лимузин остановился у парадной лестницы. Двое рослых охранников выскочили из машины, открыли заднюю дверцу.

Гуров стоял метрах в сорока и вышедшего из лимузина спикера видеть не мог. К двум охранникам присоединились еще двое, четверо здоровенных парней не торопясь поднялись по пологой мраморной лестнице. Ясно, что среди этих четырех столбов находился и мелкий столбик — спикер парламента.

Гуров сразу почувствовал, что за ним наблюдают, хотелось курить, но он не рискнул опустить руку в карман. Обстановка нервная, могут пристрелить на всякий случай. Сыщик услышал, что сзади подходят, но не повернулся, понимая, кроме охраны, в парке никого быть не может.

— Афганистан научил или в лагере натренировались? — спросил Гуров, не поворачиваясь. — Хорошо двигаетесь.

— Вы Гуров? — спросил молодой уверенный голос.

— Гуров. Только для вас, молодой человек, я господин полковник.

— Господ развелось до ужаса. Но не боись, мы вас укоротим.

— Развелось холуев, господа, к сожалению, изничтожены, остались раритеты. — Гуров точно рассчитал, где за его спиной стоит наглый парень, и резко, словно косой, махнул ногой.

Удар оказался точным — ребром ботинка по голени, по надкостнице.

Когда футболист катается по траве, обхватив ладонями колено, а комментатор сытым голосом советует, мол, пора вставать, то порой спортсмен получает именно такой удар, только голень футболиста прикрыта щитком. Гуров ударил по открытой ноге, охранник рухнул от боли, у него перехватило дыхание, он не мог даже кричать.

Сыщик зацепил ботинком валявшийся в траве автомат и зашвырнул его в кусты.

— Когда ты, щенок, соберешься снова меня укорачивать, будет значительно хуже, — сказал Гуров и направился к парадной лестнице.

У резных тяжелых дверей стояли двое, хотя погон на них не было, Гуров наметанным глазом определил офицеров, поднялся по ступеням и кивнул:

— Добрый вечер. Полковник Гуров, прошу доложить обо мне Имрану Руслановичу.

— А, Гуров… Значит, вот как вы выглядите, — сказал один и скверно улыбнулся.

— А как вы подошли? На параллельной аллее охрана! — сказал второй.

— Не заметил, слышал, правда, в кустах кто-то ворочается и матерится, мол, автомат потерял. Напился, видимо, с охранниками случается.

Штатские действовали довольно слаженно. Один бросился в сторону, с которой подошел Гуров, второй сделал шаг назад, опустил руку в карман.

— Я просил доложить обо мне. — Гуров старался говорить спокойно, еле сдерживаясь. — И не вынимай руку из кармана, иначе я твою игрушку отниму и набью морду.

Из холла вышел еще один мужчина, Гуров взглянул мельком, сразу понял, что человек этот совсем иного разлива. И костюм, и манера держаться, и выражение лица — все иное.

— Добрый вечер, Лев Иванович, проходите, пожалуйста, — мягко и спокойно сказал он и посторонился, пропуская Гурова в дом.

Со стороны кустов донесся шепот, матерщина, мужчина тонко улыбнулся, снял с плеча Гурова несуществующую пылинку.

— Зачем же увечить людей, уважаемый Лев Иванович? Они не виноваты, что такие. — Он доверительно улыбнулся, взял Гурова под руку, пошел с ним по парадной лестнице на второй этаж. — Простите за пошлость, но, как говорится, за неимением гербовой пишем на простой…