Джерри Остер - Клуб смерти

— Вполне возможно, Эдди, ты никогда не был в таких апартаментах, как у нее: не просто много комнат, это… масштаб.

— Масштаб. О-ей, прости. Я и не знал про масштаб. Думал, речь идет об обычной квартире, представлял, как нормальные люди живут, а тут апартаменты с масштабами. Как это я так оглупел? Масштаб…

— Не повышай голоса, Эдди. Вэл на телефоне. С мужчиной, который вот уже семь лет является ее клиентом.

Уже семь месяцев у Мертвого Эдди поднимался на Мэри Элизабет, но каким концом может мужчина возбуждаться от телки семь лет подряд? А именно так обстояло дело у озабоченного парня на том конце провода. Не понимал Эдди таких ребят. Им что, нравится? Похоже на то. И даже очень нравится облегчаться именно таким способом.

Дерьмо. Мертвому Эдди это совершенно не нравилось. Он обычно убеждал себя, что клиенты его девочек разряжаются в такой манере, потому что не могут по-другому, плохо себя чувствуют, скверно о себе думают и, особенно, дурно думают о девочках, которые им помогают. Нет уж, спасибо. Неужели им это действительно нравится? Неужели они в порядке, или их привлекают девчонки в телефонной трубке?

Парень, который семь лет подряд звонит Вэл, не чувствует к себе жалости, не ощущает разочарования? Он — на вершине блаженства? Значит, парни, которые звонили Мэри Лиз, кое-кто с самого начала ее работы (надо бы проверить по журналу регистрации кредитных карточек), не чувствуют себя ущербными или разочарованными, вполне довольны, на вершине блаженства, добившись своей цели. А он не может похвастаться большим, хотя он — Мертвый Эдди Милано.

Мертвый Эдди Милано — худший из засранцев. Злобная задница. Жутчайший из парней. Задолго до того, как он стал Мертвым Эдди, а был просто Эдвардом для мамы и монашек в «Помпейской Богоматери», Эдом или Эдди, или курносым для братьев, сестры и друзей, вредным панком для отца, он ходил в кино «Лев Шеридан» (его давно уже нет, никто и не помнит), недалеко от их квартиры на Салливан-стрит, смотрел фильм «Шейн». Когда любой из мальчишек Эд, Эдвард или Эдди хотел стать похожим на благородного Алана Лэдда или хотя бы на Брандона де Как-то-там, Эдди хотел стать Джеком Пэлансом. Джек Пэланс одевался во все черное, а на руке — черная перчатка, чтобы кисть не мерзла во время стрельбы и сохраняла гибкость во время убийства одного-двух забулдыг. Джек Пэланс выглядел таким злобным, въезжая первый раз в город на лошади. И лошадь казалась тоже злобной. Старый пердун, сидящий в зале перед Эдди, через одно место от своей старой пердуньи, такая вот собралась пердящая семейка, повернулся к жене и заявил:

— Жуткий парень Джек Пэланс.

Тогда Эдди и понял, что даже если у него на это уйдет целая жизнь, он добьется, чтобы люди, и не только старые пердуны, а дельные люди только так о нем и отзывались.

Первое, что о нем сказали:

«Тупой ублюдок Эдди Милано спал на пожарной лестнице, ему, вишь, жарко дома. Навернулся оттуда, и хоть бы что. Наверное, упал вниз корявой башкой».

Или: «Мы играли в пангбол на Спринг-стрит, ну да, Эдди Милано за полем. Тони Пиканелли отбивает Томпсону через все поле, Милано кидается вниз, из-за угла вылетает такси, Эдди прямо хряснулся об машину, перелетел через капот, и хоть бы что. Должно быть, упал вниз корявой башкой».

Или еще: «Стою, размахиваю пушкой прямо под носом у клерка, он разгружает кассу, мы идем к двери, все как в сказке, но дебил Эдди Милано — бац! Нет чтобы пойти вместе со всеми в эту чертову дверь, куда мы вошли, он направляется прямо через зеркальное окно. Оно все на хрен разбивается. Я стою посреди Атлантик-авеню, с пушкой в одной клешне и бумажным пакетом с бабулями в другой. Пришлось мчаться без оглядки, словно чертям. И знаете что? Уроду Эдди хоть бы что, ни одного пореза. Говорит, немного приболел на следующий день, и все дела.»

И наконец: «Сраный призрак говорит:

— Свали с дороги, трали-вали.

Эдди ему в ответ:

— Поцелуй меня в задницу, трали-вали.

Призрак стоит на своем:

— Слышишь, ты, трали-вали с дерьмом, трали-вали черный пидор, — вытаскивает из кармана штанов огромный „магнум“, целится в Эдди, жмет на курок, прямо-таки пушечная канонада, черт возьми. Я решил, что наступил конец света. Но фокус в том, что выходит промах или пуля прошла насквозь. Не знаю, что случилось, но на Эдди ни отметины. Он протягивает лапу, забирает у призрака пекаль, кидает его в сторону, бьет этого урода ладонью в нос, ломает его, нос то есть, и спокойно гуляет дальше. Траханый сукин сын, он, наверное, купил это дело, Эдди-то, я так думаю.

А знаешь, что еще я подумал? В чем причина, что Эдди никогда не получает ранений? Помнишь, он упал с пожарной лестницы, угодил под такси, спокойно прошел через зеркальное стекло? Все эти случаи, я думаю, произошли оттого, что сукин сын уже мертв. Въезжаешь в мои рассуждения? Его нельзя ни убить, ни ранить, ничего нельзя с ним сделать, потому что он уже покойник. Как в ужаснике — он будет жить вечно благодаря тому, что уже мертв».

— Я хочу спросить тебя кое о чем, Мэри Лиз, — сказал Эдди Милано.

Мэри Элизабет просматривала журнал «Американский юрист».

— Потому что здесь есть, — ответила она.

— Какого хрена означает: «Потому что здесь есть»? А, понял. Ты подумала, что я тебя хочу спросить, как ты дошла до работы здесь? У тебя диплом юриста, ты симпатичная, хорошо одеваешься, из приличной семьи, имеешь солидных соседей. Конечно, до таких, как Вэл и прочие из грязных низов паршивого Квинса, Норма из сраного Вэлли-Стрим, ты не можешь опуститься. Про это я не собираюсь тебя спрашивать. И так знаю, почему ты работаешь здесь. Больно сказать, но тебе здесь нравится. Я хотел спросить, что известно об этом парне, Айвсе?

— Только то, что есть в некрологах и его статьях.

— Ну да. Я читал некролог, там о нем ничего нет. Он родился — и так далее. В Висконсине, черт его дери. А статей его я не читал, я не читаю «Геральд», только «Ньюс», раздел о скачках, так что намекни, о чем он там писал?

— Что ему сорок с чем-то, он одинок и жил в Нью-Йорке.

— Люди читают такое говно?

— Он был репортером во Вьетнаме в шестидесятых. Часто писал о войне, о том, о чем не мог писать тогда, когда находился там, о вещах, которые тогда были новостями, но не считались таковыми, о новостях, оставшихся до сих пор живыми.

— Живыми? Ишь! Между ним и Мак-Алистер тоже было кое-что живое?

— У Френсис с мужчинами не было ничего. Вокруг нее увивались, потому что она привлекательная женщина. Так вот, увивались красивые, пригодные для дела мужчины. Предполагаю, если бы она не являлась общественной фигурой, у нее был бы чисто половой роман с куском мяса, культуристом или гонщиком, вытрахивающим-мозги-раз-в-неделю. Но человек вроде Айвса, думаю, претендовал на духовные отношения и не подходил для Фрэнсис. Это требует времени, а его у нее просто нет.