Джерри Остер - Внутренние дела

Однажды, в те дни, когда он еще носил форму, ему пришлось охранять территорию возле горящего здания, не подпуская к нему всяких идиотов. Неожиданно дом накренился, и пожарный, который заметил это, крикнул громким и пронзительным голосом, предупреждая своих товарищей об опасности. Через некоторое время после этого, когда он уже работал в штатской одежде, Каллен сам издал подобный звук, увидя, как подозреваемый в совершении преступления человек направил на его напарника Джеки Ларуссо, который только что обыскал бандита и ничего не нашел, небольшой крупнокалиберный пистолет. «Джеки!» — вскрикнул тогда, завопил или завизжал Каллен. Вновь слыша этот крик каким-нибудь сонным летним воскресеньем, ни с того ни с сего, грезя наяву или поднимаясь в переполненном лифте в здании уголовного суда, стоя рядом с преступниками, беспринципными адвокатами и работниками суда, он отчетливо слышал свой крик и грохот пистолета тридцать восьмого калибра, из которого стрелял Джеки, после того как револьвер преступника дал осечку.

Но хватит ностальгии, которая является признаком того, что вы разочарованы настоящим. Раздавшийся теперь крик, вопль, визг, безусловно, принадлежал женщине, ибо являлся криком и воплем отчаяния, которые издают матери, когда их детям угрожает опасность.

И тотчас же наверху, на лестнице, которая находилась в заднем углу гостиной и вела на второй этаж, появилась Лайза Стори. Она так вцепилась в железные перила, что, казалось, могла оторвать их от лестницы. «Если она специально надела джинсы и просторную джинсовую рубашку, чтобы почтить память убитого мужа, то такая „траурная одежда“ пришлась ей очень даже к лицу», — подумал Каллен. Вид у нее был как у модели, рекламирующей джинсы.

— Клэр пропала, — вымолвила она.

Вера, уже начавшая подниматься по лестнице, остановилась в нерешительности: то ли подниматься выше, то ли сказать Лайзе, чтобы она спускалась. вниз. Потом она решила позвать Ники.

Ники вошла в комнату и сообщила:

— Она знала, что он здесь, — она окинула взглядом Каллена. — Я увидела ее, стоящую на лестнице и подслушивающую. Я отвела ее в комнату и отлучилась всего на несколько секунд. Когда я вернулась, она исчезла.

Каллен, который уже не сидел, положив ногу на ногу, но еще и не встал, сказал:

— Одну секунду. Как вы можете так…

Он не закончил свой вопрос, потому что Вера, сев на перила, съехала по ним вниз, как будто была ребенком, и направилась в задний конец дома. Он встал и последовал за ней. К черту! Когда большинство верит, что это твоя вина, значит, это твоя вина.

Они миновали небольшой коридор, потом еще один, размером поменьше, прошли через чулан, вышли в совсем уже крохотный коридорчик. Вера шла быстрой, спортивной походкой. Они оказались в кладовой: куртки, ботинки, инструменты для работы в саду, всякий старый хлам. Вера открыла дверь в сад, и их обдало жаром летнего дня.

Она вновь повела себя словно ребенок — схватилась обеими руками за перила и стала прыгать по деревянным ступеням крыльца, пока не оказалась на выгоревшей, несмотря на все усилия садовника, траве.

Каллен, который всегда считал себя спортсменом, прыгнул сразу через три ступени, не держась за перила, и чуть было не сломал себе ногу. Прихрамывая и задыхаясь, он последовал за Верой, которая мчалась вперед с легкостью газели, оторвавшись от него на довольно приличное расстояние.

Он пересек сад, стараясь не наступать на клумбы, где росли гортензии, — Джозеф (Змей) Каллен, выросший на асфальте большого города, считал, что все цветы, кроме роз и тюльпанов, которые мог отличить любой идиот, называются гортензиями, — пролез через небольшой, очень узкий лаз в заборе и вышел к маленькому, зацементированному дворику шестиэтажного жилого дома, который выходил на Семьдесят первую улицу.

Вера, Вера Стори, звезда киноэкрана, стояла на коленях, обнимая Клэр Лангуа, которая, свернувшись калачиком, сидела у стены.

Безусловно, это была Клэр, ибо кто же еще мог там быть? Но, когда она наконец поднялась и позволила Вере провести себя через эту дырку в заборе, а затем через залитый солнцем сад и ввести в дом, где ее ожидали мать и Ники, Каллен не смог бы с уверенностью сказать, что видит перед собой Клэр.

Она побрила свои волосы, оставив лишь совсем маленькую, напоминающую пиявку, косичку на затылке. Косичка была выкрашена в черный цвет косметическим карандашом, которым красят брови. Она пользовалась краской для ресниц и бровей, а также тенями. Из-под черной котоновой рубашки с короткими рукавами выглядывал черный лифчик. На ней также надеты были чулки или колготки в сеточку и высокие ботинки. На левой руке у нее был посеребренный медный кастет, а на правой — пять перстней в виде черепов. В правом ухе у нее висела свастика, а с левого свисал болт.

— Где она достала всю эту одежду и каким образом сумела так изменить свой внешний вид? — спросил Каллен, несмотря на то, что взгляд Веры умолял его помолчать. — Лучше скажи мне сама, чтобы я мог отчитаться перед начальством, так как, если мое начальство узнает об этом до того, как я расскажу им сам, они станут допрашивать тебя, и этот допрос может тебе очень не понравиться.

— Не угрожай мне, Джо.

— Тогда отвечай на мой вопрос. Где? Когда? Почему? Я знаком с инструкцией, которую получили охранники, и видел отчет о том, что здесь происходило. Никто не выходил из этого дома, за исключением слуг и Ники. Единственными посетителями были друзья Лайзы, которые делают покупки на Пятой авеню, а не на авеню «А». В дом приносили лишь цветы и продукты питания.

Вера сомкнула руки на животе и сообщила ему кое-что:

— Клэр пользуется черным ходом. Я ничего не могу с ней поделать. И Лайза тоже тут бессильна. Ведь Клэр взрослая. Ладно, я знаю, что она ведет себя как ребенок. Я просила ее, чтобы она не выходила из дома. Я пыталась следить за ней. Ники тоже следила за ней. Но мы ведь должны когда-то спать, и мы не можем приковать ее цепью. Она всего один раз вышла из дома, и этого оказалось достаточно.

— Боже!

— Что? Ты не одобряешь ее вкус? Не тебе и не нам судить об этом. Ты, должно быть, идеальный отец. Верно?

Каллен посмотрел на свои часы. Они показывали точное время: 5.00.24… 25… 26. Если бы он был идеальным отцом, то не вывел бы из строя сигнальную систему на этих часах, которые подарила ему его дочь.

— Мне надо идти к моим детям. Я не стану сообщать об этом начальству, — это просто станет добавлением ко всем тем делам, над которыми я уже работаю целую вечность, — я собираюсь отлично провести время с детьми и впервые за много дней и ночей выспаться в своей собственной кровати. (А как там Энн?) Завтра с утра пораньше я приду сюда, и мы с тобой побеседуем наедине. Разговор будет долгим. Без свидетелей — ни Лайзы, ни Клэр с нами не будет. Ты знаешь ответы на мои вопросы. Приготовься отвечать. Ясно?