Юрий Козлов - Кайнокъ

Рабочие между тем вкатили тело Ударцева на брезент, потянули волоком по склону. Кречетов понаблюдал несколько мгновений за ними, снова принялся кружить по дороге. Она оказалась густо истыканной овечьими копытцами.

— Даже если безоговорочно предположить, что лошадь Ударцева была напугана, мы не проверим этого. Недавно здесь прошла отара.

— Может, осмотреть придорожные кусты? Склон, который выше…

Кречетов через плечо скользнул взглядом по тополям, отвернулся.

— Настаиваете на своем?

— Мне не на чем… Просто в голове… сто колоколов гудит.

— Выкиньте их. Все до одного. Чтоб и дальше не мешали.

Пирогов промолчал. Легко сказать: выкинь.

— В молодости я тоже все усложнял, — продолжал Кречетов. — Да и как иначе? В молодости забот мало, а пару — хоть отбавляй. Случится беда — куда не унесет фантазия. Стыдно вспомнить… А в жизни все проще.

Поглядел на небо. Оно наливалось фиолетовым светом.

— Слов нет, жалко Михаила. Я с ним шесть лет… Начинали в управлении… Толковый был работник. Но натура… Не замечал? Натура — кремень… Упрям был. Горяч… Оглядываться не любил… Ты, конечно, прав. Лошадь могла испугаться. Рыси, сурка… Собственной тени. Какой спрос с лошади?.. Михаил не ожидал и вместе с ней под откос пошел… Упал, зашибся… День или два он ожидал помощи… — При этих словах Пирогов вздрогнул, как от тычка в спину, но Кречетов не заметил, как передернулись Корнеевы плечи, или сделал вид, что не заметил. — Не в силах терпеть боль, а, главное, поняв, что не может ожидать скорой помощи, он… решил прекратить мучения разом… Логично?

— Логично, — подумав, согласился Пирогов. Что-то настораживало и пугало его в рассуждениях капитана: толковый… кремень… упрям… горяч… На одной ноте. Не поймешь, одобряет или осуждает. — И рысь, и сурок — логично. Лошадь-то молодая была — факт. Но вот ведь… Когда мы хватились на другой день… Обзвонили все сельсоветы, колхозы, рудник… Никто не видел его. Тогда мы райцентр опросили. Человек двадцать. Тоже — никто… Вот я и думаю: неужели выстрел-то не долетел?

— Одиночный выстрел? Из револьвера? Он как хлопушка елочная. А со дна ямы и тот вверх ушел. Между селом и этим местом — вон, — капитан подбородком указал на склон горы выше дороги, — стена толщиной километров пять будет. Отсюда пушку не услышишь… И потом, твои колокола, похоже, еще что-то вызвонили?

— Не знаю, — помялся Корней Павлович. — Не могу в себя прийти.

— А ты приходи. Скоренько. И — пореже о своих переживаниях. Иначе сгоришь. В нашем деле все больно. За каждого не напереживаешься.

— Так-то оно так, — машинально согласился Пирогов. — Только… Только, если лошадь на скаку не взяла… Значит, он гнал… Торопил ее и сам торопился… А куда? Зачем такая спешка?

Кречетов насупился.

— Эти вопросы вправе задать вам я, — сказал суховато. — Вы — заместитель и должны бы знать, куда он спешил.

Корней Павлович не стал спорить. Что из того, что заместитель? Без году неделя — заместитель. Раньше не встречались близко. А Ударцев, не о покойнике будет сказано, и верно кремень был. Не горячий. Скорее молчаливый и скрытный. Не спешил он приближать Пирогова к себе. Даже откровенно держал на расстоянии… Может, приглядывался, изучал — со стороны-то видней. Или другое что-то носил на уме… Спроси теперь…

В райцентр они возвратились в сумерках. Бобков с понятыми и взволнованные девушки-милиционеры пошли в отдел. Заканчивать бумажные формальности. Пирогов и Кречетов — прямиком в домик, где находился кабинет Михаила Ударцева и непосредственно подчиненных ему: оперуполномоченного, инспектора Госпожнадзора и секретаря-машинистки. До февраля 1941 года уполномоченный НКВД и отдел милиции делили один дом на выезде из села. Но потом наркомат внутренних дел размежевался на НКВД и НКГБ. Работавший в районе Ударцев убедил соворганы, что разделение штатное предусматривает изоляцию двух самостоятельных теперь ведомств, и скоро «съехал» в новое помещение на задах райисполкома, в маленький домик с опрятными надворными постройками. В июле 1941 года НКВД и НКГБ были объединены вновь в народный комиссариат внутренних дел, что прямо объяснялось необходимостью централизовать руководство по борьбе с внешними и внутренними врагами в условиях тяжелейшей войны. Отдел милиции снова подчинился Ударцеву, а начальник милиции, оставаясь на своем месте, механически сделался его первым заместителем. Михаил сунулся было в исполком, но к тому времени в районе уже разместились военные заказы, производство требовало просторных площадей, и разговор не получился…

В кабинете Ударцева пахло тем нежилым помещением, которое вызывает тоску и ожидание личных неприятностей. Пирогов щелкнул выключателем. Лампочка зажелтела вполнакала. Районный дизельный электродвижок обслуживал административный центр до двенадцати ночи, но с расширением ряда производств энергии стало не хватать.

Освоившись со слабым светом, Кречетов и Пирогов неторопливо оглядели кабинет. Все в нем было опрятно, хотя, пожалуй, слишком казенно: стол, ряд стульев вдоль стены, железный ящик-сейф. На широком столе лежала одна-разъединственная папка. Кречетов нетерпеливо заглянул в нее. Она была пуста. Пирогов перекинул несколько листков настольного календаря, удивился, зачем Ударцев держал перед собой старый — за сорок первый год — календарь, но разглядел карандашные цифры под печатными, понял, что нового Михаил не достал, его просто не было, и он подправил старый. Делал он это ежемесячно, потому что исправлен был текущий июль, а август остался нетронутым.

Записей в календаре оказалось немного. Но определить, когда они сделаны, нынче или год назад, без подготовки и анализа было сложно. К тому же Ударцев писал очень неразборчиво, сокращал слова беспощадно, до одного-двух знаков, пренебрегал точками и запятыми. Впрочем, тут же подумал Пирогов, едва ли строгий, осторожный Ударцев доверил бы календарю что-нибудь серьезное.

— Тот случай, когда порядок против нас, — сказал Кречетов, перебирая связку своих ключей, примеряя их к столу.

— Надо бы пригласить секретаршу, — сказал Пирогов. — Может, она вспомнит какие-то распоряжения.

Он слабо верил в это, ибо хватился Ударцева на второй день, говорил с секретаршей и убедился, что она не знала ничего…

Но сейчас ему было неловко от того, что они будто самоуправничают в чужом кабинете.

Кречетов спрятал ключи в карман. По телефону Пирогов вызвал дежурную райотдела милиции, попросил немедленно разыскать секретаршу Ударцева.

Ирина Петровна Долгова, неприступного, неулыбчивого вида женщина лет тридцати пяти, неприветливо выслушала Кре-четова, ответила отрицательно на все вопросы: нет, не говорил, не докладывал и так далее. Однако у нее оказались ключи от железного ящика-сейфа, от стола. Протягивая их Пирогову, она тревожно посмотрела ему в глаза, спросила чуть слышно: