Мартин Соларес - Черные минуты

— Эй, ребята, — сказал я.

Они остановились, а один мигом прыгнул в седло. Наверное, это была его очередь кататься.

— Сеньора Марискаль здесь живет?

— А зачем она тебе? — спросил тощий малыш. Они все сгрудились вокруг.

— Я репортер из «Меркурио» и хочу с ней поговорить.

— Мама не разговаривает с репортерами. Она хотела поговорить с копами, и за это папа отправил ее в больницу, — сказал малыш.

Услышав это, я судорожно сглотнул. А они как закричат:

— Ага! Он коп! Хуан, беги и позови своего папку! Дрищ, пусть твой старик ему наподдаст!

По счастью, взрослых нигде не было видно. Я хотел как-то успокоить их, заболтать, но не тут-то было. Они всей толпой накинулись на меня и принялись колотить, пинать ногами и даже кусать. Я пошатнулся и наступил на велосипед, чуть не сломав его. После этого они совсем озверели. Кто-то бросил камень, угодивший мне в левую бровь. Тут уж я не стерпел и начал отбиваться. Получите, сукины дети, паршивые недоноски. Детишки немного поотстали, только Дрищ так и висел пиявкой на моих штанах. Испугавшись, как бы он не откусил мне чего-нибудь, я с размаху влепил ему звонкую затрещину. Этот стервец нарочно свалился на землю и захныкал. Типичная реакция.

— Сволочь, — скулил он, — я сейчас принесу папкин пистолет и убью тебя!

Пистолет? Этого еще не хватало! Я кинулся в лавку на углу, думая найти там убежище, а дети бежали за мной по пятам. В лавке я выгреб из кармана всю мелочь, бросил на прилавок и крикнул продавцу:

— Тут хватит!

Затем подоспели и мои мучители. Я схватил полную горсть конфет и жвачки и стал раздавать им. Слава богу, они заткнулись. Потом один грязнуля в полосатой рубашке спросил:

— Это моя мама сказала тебе купить нам конфет?

— Конечно, конечно, — закивал я.

Он только этого и ждал, чтобы показать свою истинную сущность.

— А мама всегда покупает нам чапарритас!

Пришлось купить ящик виноградной шипучки. Что ж, по крайней мере, они успокоились. Не успел я отдышаться, как появился Дрищ, который волочил что-то в пластиковом пакете. Наша импровизированная пирушка вызвала у него большое удивление.

— Эй, что вы делаете?

— Ничего, — с полным ртом промычал полосатый, — он купил нам чапарритас.

— А ты, дружок, хочешь чего-нибудь? — обратился я к нему. Дрищ не отвечал, только подозрительно глядел на меня исподлобья.

— Пусть купит тебе чипсы, — предложил полосатый.

Дрищ все еще дулся, но под конец искушение взяло верх.

— Ладно, — согласился он, — давай чипсы. Только большой пакет! А к ним сальсу и арахис.

Услышав это, продавец сказал:

— Денег не хватает, приятель. Ты мне уже должен десять песо за чапарритас.

За два пакета чипсов и банку шипучки пришлось отдать ему диктофон. Дрищ коршуном набросился на угощение.

— Надо позвать Чучо и Страуса. Пусть эта свинья и им чего-нибудь купит, — чавкал он, пожирая чипсы.

— Да, да, обязательно, но только пойди сюда. — Я оттащил его на улицу подальше от других детей, хотя двое все-таки увязались с нами. — Слушай, бро, зачем твоя мама звонила нам?

— Она думает, что Шакал — это дядя Абандис.

— Твой дядя Абандис? — Я сунул ему жвачку. — Абандио Марискаль?

— Ну да. Поэтому папа ее и побил — потому что она хочет засадить моего дядю в тюрьму. Пришлось ей ехать в больницу.

— Да ты что?

— Так она сама напросилась, — убежденно проговорил ребенок. Нечего сказать, твердый орешек.

Знал я этого Абандио Марискаля. Однорукий бандит по прозвищу Калека, он держал мастерскую, где ремонтировали все на свете, скупая для этого дела краденые детали. Именно из-за своего увечья он никак не мог быть Шакалом.

— Понятно, — пробормотал я.

— Эй, я хочу еще чапарритас, — сказал вдруг один из его телохранителей.

— Сейчас, только схожу в банк за деньгами. — И я шагнул в сторону.

— Не думай сбежать, коп, — предупредил Дрищ, — мы за тобой следим.

— Нет, что ты, — обещал я, прибавляя шагу.

Так я и улизнул, пока эти дурачки набивали себе пузо. Впрочем, ненадолго. В следующих трех домах мне опять не повезло. Как оказалось, один звонок поступил от подростка, который хотел подработать в полиции; второй — от женщины, которую избивал муж; а третий — от старушки, которая хотела поговорить за жизнь. Я обещал навестить сеньору Доротею Эрнандес, мать одной из жертв, но терпение и силы мои были на исходе. Да еще и банда Дрища снова терроризировала меня, гоняясь за мной по пятам в полном составе, включая четырехколесный велосипед.

Мне хотелось только поскорее выбраться из этого бандитского пригорода и отдохнуть, но потом я подумал, что Ранхель, чего доброго, прогонит меня, раз я не выполнил его поручение. А если нет, старуха станет опять названивать в полицию, и меня пошлют сюда снова. Ладно, раз я здесь, схожу к ней, пожалуй.

С тех пор как 15 января исчезла ее дочь, газеты напечатали с десяток ее интервью, обвиняющих полицейских в бездействии. Когда похитили вторую девочку, она стала обрывать нам телефоны. С ней уже не разговаривали, просто бросали трубку. По дороге к ее дому я страшно нервничал — я боялся, что люди, которых я навещал, успели рассказать всем соседям, что в Коралилло бродит коп.

Сеньора Эрнандес жила за рынком возле школы номер пять. К тому времени, когда я добрался туда, большинство моих преследователей разбежались, только Дрищ на велосипеде и два его телохранителя упорно тащились следом — наверное, те, что остались без обещанных чипсов. Он кричал мне в спину оскорбления, но я не слушал. Я думал, что если мне удастся благополучно пройти через рынок, то я спасен. Идея была в том, чтобы миновать одну из самых оживленных улиц, ведущих к пристани.

Так мы и двигались — я и трое поносящих меня недоносков позади. На рынке, среди толпы народа, я оторвался. Думаю, это случилось у очередного прилавка со сластями. Народу и вправду было невпроворот, потому что был день зарплаты и женщины торопились купить что-нибудь нужное в хозяйстве, пока их мужья не спустили все на выпивку. Выскочив с другой стороны, я убедился, что малолетних бандитов нигде не видно, и бросился бежать со всех ног.

До нужного мне адреса я добрался в полдень. Солнце стояло высоко, и было жуть как жарко. Едва увидев сеньору Доротею, я отчего-то сразу понял: все, я у цели. Я устроил ей строгий допрос, и она призналась. Черт, это и вправду он. Лучше бы кто-нибудь другой, потому что возни с ним не оберешься. По крайней мере, такой вывод можно было сделать, читая о нем в газетах.

Я замолчал, а она спросила, побледнев:

— Я сделала что-то не то?

— Да. Надо было сразу рассказать всю правду.

Она заплакала. В тот момент я был уже выше жалости, правды и лжи, мне было все равно. Меня волновали только деньги. О боже, самое меньшее через сутки двадцать пять кусков станут моими! Она не знала, как попасть на ранчо, но назвала человека, который знает. Я велел ей никому не говорить о том, что она рассказала мне, и пообещал, что мы постараемся ей помочь. Ну это я, конечно, приврал.