Николай Оганесов - Мальчик на качелях

На мой стук дверь гаража распахнулась.

– Где найти сторожа? – спросил я у здоровенного парня в промасленной брезентовой спецовке.

– Это мыслителя, что ли? – Он широко улыбнулся и махнул в сторону каланчи. – Он в своей летней резиденции. На самом верху.

Поблагодарив его, я посмотрел в ту сторону. Кричать бесполезно, придется лезть на самый верх. Другого способа увидеться с Леонидом Осиповичем Головней не было.

Я начал подниматься по крутым, лязгающим на каждом шагу ступенькам, прикидывая, сколько времени оставалось в запасе. Когда до верхней площадки оставалось метра два, раздался зычный голос:

– Кого там несет? Уши надеру!

Я просунул голову в люк, вырезанный в деревянном полу, и наткнулся на взгляд мужчины. Он сидел в выцветшем шезлонге, а слева от него на маленьком самодельном столике горела старая настольная лампа с оранжевым абажуром.

– Леонид Осипович? – спросил я, одолев последнюю ступеньку.

– Он самый. – Близко посаженные глаза мужчины светились любопытством. – А вы, позвольте узнать, кто такой?

Я представился.

– Надо же! И здесь нашли. – Он промурлыкал что-то вроде отрывка из арии и демонстративно, явно из расчета на зрителя в моем лице, потянулся. – А я слышу, кто-то поднимается – думал, алкаш какой-нибудь по ошибке забрел.

Леонид Осипович не спускал с меня прищуренных глаз. Не знаю, что интересного он нашел во мне, но сам он являл собой не совсем обычное зрелище. На нем была рваная телогрейка, под которой на помятой, будто жеваной рубашке болтался скрученный в жгут шелковый галстук со следами старых, уже развязанных узлов. Этот странный наряд дополняли засаленные полосатые брюки и начищенные зубным порошком белые парусиновые туфли. Последний раз такую обувь мне приходилось видеть году в пятьдесят седьмом.

– А это, значит, ваш пост?

Я подошел к перилам, ограждающим дощатый помост, и осмотрелся. Сверху парк культуры выглядел лесным массивом, на больших и малых полянах которого светлячками двигались огни аттракционов. Вдали огненным кольцом медленно крутилось колесо обозрения. В стороне от главной аллеи, помеченной густой цепочкой огней, стоял освещенный прожекторами фюзеляж списанного самолета, издали похожий на серебристый футляр от гаванской сигары.

– Это моя башня из слоновой кости, – сказал Головня. И я не понял, сказал он это в шутку или всерьез.

Кроме столика и шезлонга, в котором продолжал сидеть Леонид Осипович, на вышке был еще запирающийся на висячий замок ящик и внушительных размеров клетка. Внутри клетки с подпорки на подпорку с мелодичностью заводной игрушки прыгал щегол. Сверху на прутьях лежала ветка каштана.

Проследив за моим взглядом. Головня постучал по боковой стенке клетки.

– Он у меня головастый, но щебечет строго по расписанию – утром. Ни днем, ни ночью из него звука не выжмешь.

– Трунк-трунк, – прыгал в клетке щегол. – Трунк-трунк.

– Вот и ветку для него срезал, чтобы чувствовал себя, как на воле. Мы, люди, любим имитировать, причем все что угодно, даже свободу...

Он открыл ящик, вытащил оттуда спиртовку, турку, жестяную банку и два чистых стакана.

– Извините, кофейных чашек у меня нет.

– А что вы собираетесь делать?

– Непонятно? – Головня зажег спиртовку. – Сымитируем ресторан «Седьмое небо». Неужто кофе не желаете?

Так всегда. Когда времени мало, тебе недвусмысленно дают понять, что спешкой ничего не добьешься, не задашь даже парочки казенных вопросов. Что поделаешь? Мы неторопливо живем, растим детей, работаем, но вот является следователь и за полчаса хочет узнать и понять, как мы жили, как растили детей, как работали. Незавидный труд, и, можете поверить, чашки дармового кофе нам перепадают нечасто.

– Не откажусь, – сказал я.

Леонид Осипович наполнил турку водой, поставил ее на огонь.

– Нравится вам здесь?

– Нравится.

– Могу поменяться, – предложил он. – Или не хотите?

– Не хочу, – признался я.

– Ну да, у вас же работа престижная, я не учел.

– Вам, Леонид Осипович, некого винить за то, что пришлось сменить «престижную» должность на «непрестижную».

Головня, как говорится, и бровью не повел.

– Вас надо понимать так, что вы знаете о моем прошлом и ваш визит не случайность? – спросил он.

– Очевидно, так.

– Ну что я могу вам сказать? Комплекса вины у меня нет, не рассчитывайте. – Он сидел на корточках у спиртовки и из-за плеча поглядывал на меня. – Наказание я отбыл, вину искупил, вывод для себя сделал. Если же вы пришли из профилактических соображений – могу обрадовать: приговор по своему делу считаю справедливым, к взяточничеству испытываю отвращение. Верьте или не верьте – говорю чистую правду.

– Почему же, охотно верю.

– Меня и освободили досрочно. За ударный труд и примерное поведение. А что в сторожа пошел, так из желания быть подальше от... – Он запнулся.

– Не стесняйтесь, от людей, что ли?

– И от людей тоже, – согласился он. – Меня, между прочим, здесь мыслителем зовут. Знаете, почему? Люблю о жизни порассуждать. Это ведь и бывшим зекам не запрещено. Хотите знать, почему я забрался на эту вышку? Могу рассказать.

Он предложил мне свой шезлонг. Я отказался, и он уселся сам.

– Вот вы неглупый с виду человек, скажите мне, что вы имеете там, внизу? – Он показал себе под ноги. – Бешеный темп? Тесноту на улицах и в кабинетах. Давку на транспорте. Спертый, загазованный воздух. Вы задыхаетесь от обилия информации, от трудностей, неразрешимых проблем, но продолжаете суетиться, терпеть скандалы на работе и дома, обманывать и быть обманутыми. А здесь? – Он обвел рукой вокруг себя. – Почему Леонид Головня, человек не без способностей, бывший преподаватель вуза, в душе поэт, нашел свое место здесь, под открытым небом? Да потому, что здесь нет никакой нервотрепки, практически никакого начальства. Покой, тишина, свежий воздух и птичьи голоса. И так почти круглый год. Налаженный быт, немного комфорта – и в результате не жизнь, а благодать. Или я неправ?

– Продолжайте. – Мне было интересно, чем закончится этот монолог.

– Многие, очень многие, сами того не понимая, тянутся к такой жизни, – развил свою мысль Леонид Осипович. – Там, в духоте контор и учреждений, в городской толчее и тесных квартирках, люди мечтают о желтых листьях, о росистой траве, о рассветах, которые видят практически только по телевизору. Абсурд! Волшебная коробка со светящейся дырой заменяет им все, в том числе и общение с живой природой. В один вечер, не сходя с места, они успевают побывать и в Африке и в Лувре, успевают поучаствовать в перестрелке с бандитами и объясниться в любви, промокнуть под дождем и умереть от жажды в пустыне. Жалкое существование. Или вы думаете иначе?