Николай Оганесов - Мальчик на качелях

– Почему вы не вошли?

– Испугался... Да и помочь ему было не в моих силах... – Он подтянул очки к переносице. – Я вспомнил убегавшего из дома Юру...

– Вы как-то связали его бегство со смертью Ивана Матвеевича?

– Я?.. Мне просто стало страшно, испугался, потому и убежал...

– Дальше.

– А что дальше? Это все.

– Ну, скажите, например, продолжал ли идти дождь или нет?

– Да. Я промок до нитки, меня бил озноб...

– И тут вы решили позвонить?

– Я не знал, что мне предпринять. А тут на глаза попалась телефонная будка. Я вошел и позвонил в милицию. Чисто механически.

– Почему не назвали себя?

– Не знаю, – едва слышно ответил Черпаков. – Услышал голос в трубке. Выпалил одним духом фамилию, адрес и бросил трубку. Остановился на обочине. Подъехало такси, Я сел и назвал свой домашний адрес. Все было как в тумане. Пока ехал – в голове полный хаос. К счастью, дома никого не было. Я бросил апельсины на кухне. На глаза попалась кукла дочери. Старая такая, с размалеванным лицом... все хотел ее выбросить. Она была без платья, из дыры на спине высыпались опилки. Ненужные подробности, я понимаю, но на меня это сильно подействовало. Я схватил зонтик и убежал из дома. Дождь к тому времени прекратился. Я шел и упрекал себя в трусости, думал, как правильней поступить. Решил, что надо вернуться сюда и подождать милицию.

– Приехали автобусом?

– Автобусом, – подтвердил Черпаков. – Около дома увидел «Скорую помощь» и милицейскую машину. Набрался храбрости, подошел к калитке, а милиционер не пускает. Сюда нельзя, говорит, идите своей дорогой, если не хотите неприятностей. Я снова струсил. Перешел через дорогу, стою и сам себя успокаиваю: чем я могу помочь, если Ивана Матвеевича уже нет в живых, попаду под подозрение и только запутаю милицию... Что тут долго объяснять... психологию труса вы знаете лучше, чем я.

– Но все-таки решились?

Он пожал плечами.

– Так получилось. Я подумал: а вдруг вы меня сами найдете? Лучше уж самому.

– Лучше, конечно, но почему же сразу не рассказали все начистоту?

– Вы прекрасно понимаете, как нелегко ответить на ваш вопрос. Я, например, думаю, что вы уже успели взять меня на заметку, то есть на подозрение. Ведь я до сих пор не знаю причины смерти Ивана Матвеевича...

Эх, Черпаков, Черпаков. Разве в этом суть? Положим, я знаю причину. Но теперь этого недостаточно. Медицина установила смерть от сердечного приступа, но когда заканчиваются сомнения у медиков, иногда начинаются наши сомнения. И вот их-то разрешить сложней. Гораздо сложней.

– Припомните, Сергей Сергеевич, когда вы шли к дому, не встретился ли вам кто-нибудь по дороге? Кроме Юрия, разумеется.

– Не обратил внимания. Шел сильный дождь, и я прямо из автобуса побежал к дому.

– А в автобусе, которым вы сюда приехали, было много пассажиров?

– Немного. На конечной остановке сошел я один.

– Вы вошли в дом. В прихожей на линолеуме не заметили следов?

– Каких следов? – не понял Черпаков.

– Ну, на улице грязно, рядом стройка, на подошвы налипает грязь.

– Нет, следов не было, – заверил он. – Линолеум светлый, я бы увидел.

– Скажите, разминувшись с вами, Юрий пошел к остановке?

– Не знаю... Он побежал через дорогу. Помню, что в это время автобуса на остановке уже не было.

– А когда выбежали из дома, никого не встретили?

– Никого. На улице никого не было.

– Хорошо. Вернемся к Юрию. Вы сказали, что хотели спросить у него, куда он собрался. Из чего вы заключили, что он собрался куда-то ехать?

– Как из чего? С таким чемоданом – прямая дорога на вокзал или в аэропорт.

Что ж, резонно. Правда, с чемоданом, даже очень большим, можно перейти жить в другой дом, переехать в другой район города...

– Еще один вопрос. Сергей Сергеевич. Вы не знаете, есть у Юрия друзья или знакомые в других городах?

Черпаков помедлил с ответом ровно столько, сколько понадобилось, чтоб заподозрить его в обмане.

– Нет, не знаю.

Я посмотрел на часы. Нетерпение, с которым я ожидал приезда Логвинова, прошло. У меня не оставалось сомнений в том, что он вернется один.

Против моего ожидания прокурор ни словом не упрекнул за вчерашнюю мою инициативу. Он молча, не перебивая, выслушал нас с Волобуевым, покрутил в руках заключение судебно-медицинского эксперта и вернул его мне.

– Вышемирский умер от сердечного приступа, – сказал он. – Это установлено. Обстоятельства его смерти запутаны, подозрительны, но объективно налицо лишь признаки кражи. Только признаки... – Он посмотрел в мою сторону. – Что ж, Владимир Николаевич, приступай. Принимай дело к своему производству и не тяни, постарайся успеть до понедельника. – Прокурор мельком глянул на висящий сбоку планшет со словами «Без трех версий не докладывать». – Я бы начал с поиска ответов на все «кто»: кто, кроме Черпакова, навещал Вышемирских, кто взял кассету с пленкой, кто оставил след на книге. Потом выяснятся и все «почему». Профессор был постоянно на людях – значит, преподаватели, студенты, кто-то из них обязательно прояснит ситуацию. Сын Вышемирского тоже сплошное белое пятно. Его надо найти во что бы то ни стало. Впрочем, я плохой помощник. – Он положил ладони на крышку стола, что делал всегда, заканчивая разговор. – Вот ребята из милиции – те помогут. Выделим тебе двух человек. И, пожалуйста, займись этим делом вплотную, не забудь: со следующей недели ты у нас в штате. Вопросы есть?

Какие могут быть вопросы? Просьбы – другое дело. Я попросил санкцию на выемку корреспонденции, адресованной Вышемирским, и тут же получил ее.

Мы встали, собираясь идти.

– Владимир Николаевич, задержись, – попросил прокурор. – Есть для тебя кое-что...

Он усадил меня на прежнее место и не спеша подровнял стопку бумаг у себя на столе.

– Не знаю, пригодится тебе это или нет, но мне уже приходилось встречаться с Вышемирским, – сказал он. – Лет пять или шесть назад он проходил свидетелем по одному делу. Времени прошло немало, но когда ты сказал, что профессор в прошлом перенес инфаркт, как-то разом всплыло.

Иван Васильевич подобрал валявшийся на краю стола карандаш и сунул его в стальной стаканчик, а я мельком подумал, что настроение у него, наверное, не всегда такое мирное, если карандаши все же разлетаются по столу, а бумаги оказываются в беспорядке.

– Дело ты найдешь в архиве, – продолжал он. – В подробности вникать не буду, расскажу вкратце. Тогда к нам поступило анонимное письмо. Письмо как письмо, разве что покороче, чем обычно пишут анонимщики. В нем сообщалось, что в одном из учебных институтов берут взятки. Назывались фамилии двух преподавателей. Уголовный розыск устроил проверку. Факты подтвердились. На приемных экзаменах оба преподавателя, фамилии которых назывались в письме, когда за деньги, когда просто по знакомству ставили абитуриентам завышенные оценки. – Иван Васильевич поправил телефонный аппарат. – Я возбудил дело. Началось следствие. Один из подследственных, пожилой болезненный человек, не дожил до суда, умер от инсульта. Второго народный суд приговорил к лишению свободы. Об этом процессе писала и местная и центральная пресса...