Хеннинг Манкелль - Ложный след

Они все приближались к больнице, и Валландер понял, что не может больше молчать о пощечине. Эрика скорее всего упомянет об этом в разговоре, и тогда Анн-Бритт обязательно подумает, что он молчал из мужского тщеславия.

Перед воротами больницы Валландер остановился и все ей рассказал. Он видел, что Анн-Бритт порядком удивлена.

— Я могу только предположить, что этот инцидент — проявление тех самых истерических наклонностей, о которых говорила мать, — наконец сказала она.

Валландер и Анн-Бритт двинулись дальше. Но через некоторое время она снова остановилась.

— Боюсь, как бы это не создало дополнительных осложнений, — сказала она. — Вероятно, девушка еще очень плоха. На протяжении многих дней ее положение было критическим, она находилась на грани жизни и смерти. Кто знает, может быть, она жалеет или даже проклинает себя за то, что ей не удалось умереть. У нее и так скверно на душе, а если ты появишься в комнате, это и вовсе может ее раздавить. Или вызвать агрессию. Или, наоборот, страх. И тогда она замкнется.

Валландер сразу понял, что Анн-Бритт права.

— Тогда будет лучше, если ты поговоришь с ней с глазу на глаз. А я подожду тебя в кафетерии.

— В таком случае, нам нужно обсудить, что мы, собственно, хотим у нее выяснить.

Валландер жестом указал на скамейку рядом парковкой такси. Они сели.

— В таком расследовании, как наше, всегда надеешься, что ответ окажется интереснее вопроса, — начал он. — Каким образом почти удавшееся самоубийство дочери связано со смертью отца? Вот твой пункт назначения. Как ты до него доберешься — не знаю, тут я тебе не помощник. Маршрут тебе придется разрабатывать самой. Ориентирами будут служить ее ответы: они подскажут тебе, о чем спрашивать дальше.

— Предположим, она даст положительный ответ, — сказала Анн-Бритт Хёглунд. — Скажет, что была настолько раздавлена горем, что не хотела жить.

— Тогда мы будем считать этот факт установленным.

— Но что, собственно, дает нам этот факт?

— Ты станешь расспрашивать ее дальше. Сейчас мы не в состоянии предусмотреть всех вопросов. Какие у них с отцом были отношения? Теплые, доверительные, как это обычно бывает между отцом и дочерью? Или нет?

— А если ответ будет отрицательным?

— Тогда ты перестанешь ей доверять. Только так, чтобы она этого не заметила. Во всяком случае, я ни за что не поверю, что она по каким-то своим, тайным причинам выжидала случая, чтобы устроить двойные похороны.

— Другими словами, если она скажет «нет», моя задача — выяснить, почему она говорит неправду.

— Примерно так. Но возможен и третий вариант. Она пыталась покончить с собой потому, что знала о смерти отца нечто такое, что решила унести с собой в могилу, не видя другого выхода.

— Эрика могла видеть убийцу?

— Не исключено.

— И она не хочет, чтобы его разоблачили?

— Тоже не исключено.

— Почему она этого не хочет?

— Здесь опять же возможны два объяснения. Она хочет защитить преступника. Или она хочет защитить память отца.

Анн-Бритт устало вздохнула.

— Не знаю, справлюсь ли я с этим.

— Конечно, справишься. Я жду тебя в кафетерии. Или здесь на скамейке. Разговаривай столько, сколько потребуется.

Валландер проводил ее в приемный покой. Вдруг он вспомнил, что несколько недель назад на этом самом месте узнал о смерти Саломонсона. Тогда он и не догадывался, что его ждет впереди. Анн-Бритт подошла к справочной, спросила, куда идти, и исчезла в больничных коридорах. Валландер отправился было в кафетерий, но передумал и вернулся на скамейку рядом с парковкой. Он вновь и вновь возвращался к своим вчерашним размышлениям. Из задумчивости его вывело пищание телефона, спрятанного в кармане куртки. В трубке раздался утомленный голос Хансона.

— Во второй половине дня в Стуруп прибывают двое наблюдателей от Государственной криминальной полиции. Людвигсон и Хамрен. Они тебе знакомы?

— Только по именам. Должно быть, дельные ребята. Ведь Хамрен, кажется, участвовал в деле с лазером?

— У тебя есть возможность их встретить?

— Нет, — ответил Валландер после минутного раздумья. — Возможно, я опять уеду в Хельсингборг.

— Так Биргерсон ничего тебе о них не сказал? Я же с ним недавно разговаривал.

— У них коммуникация поставлена не лучше, чем у нас, — терпеливо сказал Валландер. — Я думаю, было бы хорошим знаком, если бы ты сам их встретил.

— Хорошим знаком чего?

— Уважения. Когда я, несколько лет назад, приезжал в Ригу, меня встречали на «мерседесе». Пускай на русском, пускай на старом. Но все же на «мерседесе». Главное, чтобы человек чувствовал, что ему рады и что о нем заботятся.

— Ладно, — сказал Хансон. — Так и сделаем. Где ты сейчас находишься?

— В больнице.

— Ты заболел?

— Я у дочери Карлмана. Ты что, забыл о ней?

— Честно говоря, да.

— Ну что ж, каждый помнит о своем, — проговорил Валландер.

Он так и не понял, заметил ли Хансон его иронию. Он положил телефон на скамейку и стал наблюдать за воробьем, который балансировал на краю мусорного бака. Анн-Бритт отсутствовала уже почти тридцать минут. Валландер зажмурился и подставил лицо солнцу. Попробовал придумать, что он скажет Байбе. На скамейку тяжело опустился мужчина с гипсом на ноге. Через пять минут подъехало такси, и мужчина с гипсом исчез. Валландер походил взад-вперед перед входом в больницу. Опять сел. Анн-Бритт отсутствовала уже час.

Еще через несколько минут она подошла к скамейке и села рядом с Валландером. Угадать по ее лицу, как прошел разговор, Валландер не мог.

— Кажется, мы упустили из вида еще одну вещь, из-за которой человек может решиться на самоубийство, — сказала она. — Пресыщенность жизнью.

— Она так и ответила?

— Мне даже не пришлось ее об этом спрашивать. Представь: белые больничные стены, стул. Она — в больничном халате. Непричесанная, бледная, с отсутствующим видом. Наверно, она еще не пришла в себя после кризиса и препаратов. «Почему человек должен жить?». Вот что она сказала вместо приветствия. Честно говоря, у меня такое чувство, что она снова попытается покончить с собой. От пресыщенности.

Валландер понял, что ошибся. Он упустил из вида самый распространенный мотив самоубийства. Человеку просто надоело жить.

— Но, я полагаю, ты все-таки говорила с ней об отце?

— К отцу она питала отвращение. Но я почти уверена, что он ее не насиловал.

— Она сама тебе сказала?

— О некоторых вещах и говорить не обязательно.

— А что насчет убийства?

— Она до странности мало этим интересуется.

— Ты считаешь, что ее слова заслуживают доверия?

— По-моему, она говорила искренне. Сначала спросила, зачем я пришла. Я рассказала все как есть. Что мы ловим убийцу. Она сказала, что найдется много людей, которые желали смерти ее отцу. Он был человеком без стыда и совести — и в делах, и в жизни.