Хокан Нессер - Точка Боркманна

– Торопился?

– Ну да, он почти бежал вниз по лестнице…

– Опиши его! – велел Баусен.

– Ну, все произошло очень быстро… На нем были такой легкий плащ, немного развевавшийся при ходьбе, и шляпа, стало быть, с широкими полями и натянута так низко, что ни хрена не было видно… простите… я имел в виду, лица не было видно.

– Какого цвета плащ?

– Цвета? Коричневый или темно-синий… во всяком случае, довольно темный.

– А шляпа?

– Еще темнее… но не черная. Надо сказать, он прошел мимо меня очень быстро, да я тогда и не задумывался особо над этим… пока Кован не рассказал мне, что кто-то дал по башке Симмелю.

– Кован?

– Ковальский… Радон Ковальский, мой сосед снизу. Потрясающая личность!

– Когда ты узнал о случившемся?

– Когда узнал? Кажется, на следующий день… ну да, похоже на то… ближе к вечеру. Мы столкнулись с ним на лестнице, и он мне сообщил. «Ты слышал, что Палач зарубил Эрнста Симмеля?» – он так сказал.

– Однако ты пришел с заявлением в полицию только вчера. Почему? – строго проговорил Баусен.

Перховенс замолчал и уставился в чашку с кофе.

– Ну… это самое… я… – пробормотал он. – Не знаю… почему. Подумал, что все это вряд ли имеет значение… кроме того, я же был немного под мухой, но потом, как услышал по радио…

– Сколько ты выпил в тот вечер?

– Трудно сказать, – задумчиво проговорил Перховенс. – Трудно сказать. Я ведь просидел в баре несколько часов, так что немало… И потом… у Ваутерса была с собой заначка…

– Понятно, – кивнул Баусен. – А ты не узнал бы этого человека, если бы снова встретил?

Перховенс пожал плечами.

– Кстати, как он выглядел? Высокий или низенький? Толстый или стройный?

– Ой, нет, этого я не успел разглядеть. Нечто среднее, как мне показалось. Нет-нет, я бы его не узнал…

Баусен снова кивнул и спросил:

– А шляпу и плащ? Тоже бы не узнал?

Перховенс заколебался и получил еще одну сигарету.

– Спасибо, – пробормотал он. – Нет… точно могу сказать, не узнал бы.

Баусен вздохнул и поднялся, провожая Перховенса. «Во всяком случае, парень не дурак, и понимает, что это определенный риск, – подумал он. – В смысле, быть единственным свидетелем, который своими глазами видел Палача».

– Мария Зельник? – спросила Беата Мёрк.

Женщина, полулежащая на красном диване, была на несколько лет моложе ее, и это вызвало двойственное чувство. С одной стороны, в Беате пробудилось нечто похожее на материнский инстинкт, но с другой – приходилось сдерживать желание развернуться и уйти: слишком сильно было отвращение.

Враждебность, кажется, была взаимной. Мария Зельник демонстративно положила ногу на ногу так, чтобы коротенькая кожаная юбчонка задралась как можно выше. Она курила и рассматривала свои ногти.

– Я хотела задать несколько вопросов…

– Пожалуйста.

– Вы занимаетесь проституцией?

– Среди прочего, да…

– А чем еще?

Ответа не последовало.

– Расскажите, пожалуйста, об Эрнсте Симмеле. Он ведь был одним из ваших клиентов, не так ли?

– Что вы хотите узнать?

– Интерес для следствия представляют всякие сведения. Например, в течение какого периода вы с ним… общались?

– Полгода примерно… с тех пор, как он вернулся.

– Как часто?

– Не очень. Раз в месяц, а то и реже… он чаще бегал к Кате.

– Кате Симоне?

– Да.

– Мы знаем… инспектор Кропке уже беседовал с ней.

– Я в курсе.

Она загасила сигарету в пепельнице и тут же закурила новую. «Какая гадость!» – подумала Беата Мёрк.

– Каким он был?

– Симмель? Как все толстосумы.

Беата нарисовала в своем блокноте толстый кошелек.

– Как он обычно связывался с вами?

Мария Зельник на мгновение задумалась.

– Обычно в тот же день. Никогда заранее не договаривался… звонил из кабака и спрашивал, можно ли зайти.

– А вы отвечали, что можно?

– Иногда – да.

Беата Мёрк мучительно искала, что бы еще такое спросить. Осознание, что на этот раз к допросу следовало подготовиться более тщательно, пришло слишком поздно.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Примерно за неделю до смерти.

– Каким он вам показался?

– Как обычно… похотлив, но быстро сгорает.

К своему ужасу, Беата почувствовала, что краснеет.

– Он имел обыкновение что-нибудь рассказывать вам?

– В смысле?

– Ну, о своей жизни… о семье, например. О своей жене…

– Никогда.

– Вы не спрашивали?

– С какой стати?

– И он… исправно платил?

Какой идиотский вопрос! Наверное, пора уходить, пока она не наломала дров…

– Естественно, платил. – Мария Зельник посмотрела на нее с насмешкой.

Беата с трудом взяла себя в руки:

– Вы не заметили ничего необычного? Чего-нибудь, что… могло бы иметь отношение к убийству? О чем нам необходимо знать?

– Например?

– Не знаю, – призналась Беата Мёрк. – Сколько ты берешь? – вырвалось вдруг у нее.

– По-разному.

– От чего это зависит?

– От того, как трахаться, само собой. Есть несколько вариантов, хотя, возможно, вы не очень в курсе, инспектор… кроме того, я работаю только с мужчинами.

«Ах ты говнючка! Радуйся, что я не наслала на тебя Баусена!»

Некоторое время Беата Мёрк сидела, пытаясь придумать еще какие-нибудь вопросы, которые можно было бы задать этой нахалке, но на ум ничего не шло.

– Спасибо за интересную беседу, – сказала она, поднимаясь. – Исключительно интересную. Не будь я при исполнении, меня, вероятно, вырвало бы на этот синтетический ковер.

Тем самым она, по ее собственному мнению, хотя бы частично восстановила порядок вещей.

В среду он позволил себе поспать подольше. Мог позволить себе такое удовольствие. Прошла неделя с тех пор, как он поставил точку в жизни Эрнста Симмеля, и пока ничего не указывало на то, что полиция взяла след. Абсолютно ничего.

Впрочем, примерно этого он и ожидал. Что с первыми двумя он справится без особых проблем, об этом он знал с самого начала. Однако с третьим ситуация приняла совсем иной оборот. Теперь все уже поняли, о чем речь. Это не однократное нападение, как они думали до убийства Эггерса. И жертва выбрана не наобум… действует человек, у которого в списке несколько имен.

Прежде чем справедливость будет восстановлена, голову сложат несколько человек. Во сне ему по-прежнему являлись образы, и, как он и ожидал, чаще всего ему снился третий. Тот, который еще жив и которому выпало быть третьим. Однако картинка получалась размытая; от него, этого третьего, не осталось в памяти четких воспоминаний. Разве что тот момент, когда он сидел на зеленом диване, с холодным взглядом и надменным лицом… молодой избалованный щенок из высших слоев, привыкший всегда выходить сухим из воды – по причине своего происхождения и положения в обществе. Там, где другие шли на дно, он всегда выплывал – в безукоризненно белой рубашке и с прической волосок к волоску… Этому сосунку было обеспечено мягкое приземление там, где любой другой разбился бы вдребезги. Черт побери, как он ненавидел эту самозваную аристократию! Этот третий хуже всех…