Эмиль Габорио - Мсье Лекок

– Я впервые услышал это имя, когда его произнес умирающий солдат, добавив, что этот Лашнёр прежде был актером…

Тяжело вздохнув, подозреваемый добавил:

– Бедный вояка!.. Я нанес ему смертельный удар, а его последние слова стали свидетельством моей невиновности…

Следователя не растрогало такое проявление сентиментальности.

– Кстати, – спросил он, – вы согласны с заявлением военного?

Подозреваемый заколебался, словно почувствовал ловушку, и принялся обдумывать ответ.

– Я согласен!.. – сказал он наконец. – И баста!..

– Очень хорошо. Как вы должны помнить, солдат хотел отомстить Лашнёру, который, пообещав ему денег, втянул его в заговор. Заговор против кого?.. Против вас, разумеется. Но с другой стороны, вы утверждаете, что приехали в Париж в тот же вечер и попали в «Ясный перец» совершенно случайно… Тут что-то не сходится.

Подозреваемый пожал плечами.

– Я, – сказал он, – представляю все это иначе. Эти люди задумали что-то нехорошее против неизвестного мне человека, но я мешал им. Именно поэтому они затеяли со мной ссору из-за пустяка.

Следователь нанес хороший удар, однако защитный выпад оказался еще лучше. Улыбающийся секретарь не смог скрыть своего одобрения. Он изначально находился на стороне подозреваемого… платонически, разумеется.

– Перейдем к фактам, последовавшим за вашим арестом, – продолжал господин Семюлле. – Почему вы отказались отвечать на вопросы?

В глазах убийцы сверкнула искорка злости, реальной или притворной.

– Вполне достаточно одного допроса, – проворчал он, – чтобы невиновного сделать виновным!..

Из-под маски насмешливого и простодушного паяца выглянул грубиян.

– Я призываю вас, – сурово сказал следователь, – оставаться в рамках приличия. Это в ваших же интересах. Полицейские, арестовавшие вас, заметили, что вы прекрасно осведомлены обо всех формальностях и знаете расположение тюрьмы.

– Э! Сударь, разве я вам не говорил, что меня несколько раз арестовывали и сажали в тюрьму из-за отсутствия документов?.. Я говорю правду. И вы меня на этом не подловите, вот так-то!..

Подозреваемый скинул с себя маску беззаботного зубоскала. Теперь он перешел на ворчливый и недовольный тон.

Тем не менее трудности для него лишь начинались. Серьезная атака только началась. Господин Семюлле положил на стол маленький холщовый мешочек.

– Узнаете? – спросил он.

– Конечно!.. Это тот самый пакет, который опечатал в канцелярии директор тюрьмы.

Следователь раскрыл мешочек и высыпал на лист бумаги находившуюся там пыль.

– Как вам известно, подозреваемый, – сказал следователь, – это та самая пыль, в которую превратилась грязь, покрывавшая ваши ноги до щиколотки. Полицейский, который соскреб ее, отправился на пост, где вы провели ночь, и убедился, что она полностью совпадает с грязью, устилающей пол каталажки.

Подозреваемый слушал, раскрыв рот.

– Итак, – продолжал следователь, – вы испачкали свои ноги на посту, причем намеренно. Зачем?..

– Я хотел…

– Позвольте мне закончить. Вы были преисполнены решимости сохранить тайну своей личности и поэтому надели на себя маску человека, принадлежащего к самым низам общества, циркача. Вы понимали, что установление вашей личности выдаст вас. Вы догадывались, о чем подумают полицейские, когда заставят вас раздеться в канцелярии и увидят под грубыми, стоптанными башмаками ухоженные ноги… поскольку ваши ноги такие же ухоженные, как и руки, а ногти обработаны пилочкой. И что вы тогда сделали? Вы вылили на землю воду из кувшина и принялись топать по образовавшейся грязи…

В течение этой обвинительной речи лицо подозреваемого последовательно выражало беспокойство, комичное удивление, иронию, а под конец стало откровенно веселым. Он даже заставил себя рассмеяться тем безумным смехом, который обрывает собеседника на полуслове.

– Вот что происходит, – сказал подозреваемый, но обращаясь не к следователю, а к Лекоку, – когда ищут прошлогодний снег. Ах!.. Господин полицейский, конечно, надо быть хитрым, но не до такой же степени… Правда заключается в следующем. Когда меня привели на полицейский пост, я не разувался в течение сорока восьми часов, тридцать шесть из которых провел в поезде. Мои ступни покраснели, затекли. Они горели, как раскаленное железо. И что я сделал? Я вылил на них воду… А выше щиколотки мои ноги нежные и белые, поскольку я слежу за своим телом… К тому же, как и все люди моей профессии, я всегда ношу только домашние туфли… Я говорю правду. У меня нет даже собственных ботинок. Когда я уезжал из Лейпцига, господин Симпсон дал мне свои старые башмаки, которые он больше не носит…

Лекок ударил себя кулаком в грудь.

«Какой же я болван, – думал он, – глупец, простак, идиот… Надо было дождаться допроса, чтобы указать ему на это обстоятельство. Когда этот сильный и умный человек увидел, как я счищаю грязь с его ног, он догадался о моих намерениях. Он принялся искать объяснение и нашел его… Это настолько правдоподобное объяснение, что Суд присяжных примет его…»

Подобные мысли пришли в голову и господину Семюлле. Но такое присутствие духа не удивило следователя и не сбило его с толку.

– Подведем итоги, – сказал он. – Подозреваемый, вы подтверждаете свои показания?

– Да, сударь.

– Хорошо!.. Я вынужден заявить вам, что вы лжете.

Губы подозреваемого задрожали, и он прошептал:

– Да пусть я подавлюсь хлебом, если я солгал хотя бы один раз.

– Хотя бы один раз?.. Погодите…

Следователь вынул из ящика стола клише, сделанные Лекоком, и показал их убийце.

– Вы сообщили, – продолжал он, – что обе женщины были ростом с карабинеров… Так вот следы, оставленные этими столь высокими женщинами… Они были «черными, словно кроты», утверждаете вы. Но свидетель скажет вам, что одна из них была маленькой, миниатюрной блондинкой с мелодичным голосом.

Следователь поискал взгляд подозреваемого, нашел его и добавил:

– И свидетель этот – кучер, в экипаж которого обе беглянки сели на улице Шевалере…

Эти слова прозвучали для подозреваемого как гром среди ясного неба. Он побледнел, пошатнулся. Чтобы не упасть, он был вынужден прислониться к стене.

– Ах!.. Вы мне говорили правду!.. – продолжал безжалостный следователь. – И что же это за человек, который ждал вас, когда вы были в «Ясном перце»? Что это за сообщник, который после вашего ареста осмелился войти в кабаре, чтобы забрать оттуда какую-то компрометирующую вещь, письмо несомненно, которое, как он знал, лежало в кармане передника вдовы Шюпен? Что это за столь преданный и отважный друг, который сумел притвориться пьяным до такой степени, что введенные в обман постовые заперли его вместе с вами? Вы подтверждаете, что именно с ним обговорили систему своей защиты? Вы подтверждаете, что затем он подговорил вдову Шюпен действовать с вами заодно?..