Эмиль Габорио - Мсье Лекок

Выражение лица узника внезапно изменилось.

– О!.. Так это полицейский, – глухо сказал он, – все обнаружил. Тот самый полицейский, который утверждает, будто я вельможа.

И смерив молодого полицейского презрительным взглядом, добавил:

– Если это так, моя песенка спета. Когда полиция хочет сделать человека виновным, она доказывает, что он виновен… Это всем известно… А когда заключенный не получает записок, полицейский, стремящийся получить повышение по службе, подбрасывает ее ему…

Этот так называемый циркач так откровенно выразил свое презрение, что разгневанный Лекок чуть не ответил ему. Однако следователь жестом успокоил его. Лекок сдержался и, взяв сборник стихов Беранже, доказал ему, что каждая цифра записки соответствует слову на указанной странице и что все вместе слова приобретают определенный смысл.

Но столь обличительное доказательство не смутило Мая. Он даже восхитился этой системой переписки, словно ребенок, приходящий в восторг при виде новой игрушки, а потом заявил, что на подобные ухищрения способна только полиция.

Разве можно было сломить подобное упрямство? Господин Семюлле даже не собирался больше настаивать. Он вышел из камеры, за ним последовали директор тюрьмы, Гоге и Лекок.

До кабинета директора тюрьмы, куда он направился, следователь не произнес ни слова. И только упав в кресло, он сказал:

– Надо признать поражение… Этот человек остался таким, каким и был, – загадкой.

– Однако как объяснить эту комедию, которую он только что разыграл? Я ничего не понимаю, – спросил директор тюрьмы.

– Эх!.. – ответил Лекок. – Понимаете, он надеялся убедить следователя, что первую записку тоже написал я, чтобы обосновать мнение, которого я придерживаюсь. Попытка была отчаянной, но его, вероятно, прельщала важность результата. Если бы он преуспел, я был бы опозорен, а он для всех остался бы Маем. Только как он мог узнать, что я перехватил записку, что наблюдал за ним из каморки?.. Несомненно, мы никогда не найдем объяснений этому.

Молодой полицейский и директор тюрьмы с подозрением взглянули друг на друга.

«Э! Э!.. – думал директор тюрьмы. – Действительно, а что, если записка, упавшая к моим ногам, дело рук этого изворотливого парня?.. Его приятель папаша Абсент вполне мог оказать ему услугу как в первый, так и во второй раз…»

«Кто знает, – говорил себе Лекок, – не рассказал ли обо всем славный директор тюрьмы Жевролю? Если так, мой завистливый Генерал без малейших зазрений совести мог сыграть со мной эту злую шутку!..»

– Ах!.. Какая разница!.. – воскликнул Гоге. – Весьма прискорбно, что столь блестяще сыгранная комедия не имела успеха!..

Это слово оторвало следователя от его размышлений.

– Недостойная комедия!.. – произнес он. – Которую я никогда бы не допустил, если бы страстное желание установить истину не ослепило меня! Став сообщником столь прискорбного мошенничества, я покусился на величие правосудия!..

При этих словах Лекок побледнел, а в его глазах сверкнули слезы гнева. Это было уже второе оскорбление, которое ему нанесли в течение часа. Сначала его унизил подозреваемый, а теперь и следователь измывается над ним!..

«Я потерпел неудачу, – думал Лекок. – Меня осуждают!.. Этого следовало ожидать. Ах!.. Если бы я преуспел!..»

Столь резкие слова господин Семюлле произнес только потому, что был крайне раздосадован. Да, эти слова были действительно резкими. Он тут же пожалел, что они вырвались у него, и сделал все, чтобы Лекок забыл о них.

После этой неудачной попытки они встречались каждый день. По утрам молодой полицейский приходил к следователю и отчитывался о своих действиях. Затем они долго беседовали.

Лекок по-прежнему вел поиски с упорством, которое подогревали бесконечные издевательские шуточки. Он искал, охваченный тем холодным гневом, который поддерживает энергию на протяжении многих лет. Однако следователь совершенно отчаялся.

– Все кончено, – говорил он. – Все средства, которыми располагает следствие, исчерпаны. Я сдаюсь. Подозреваемый предстанет перед судом присяжных под фамилией Май и будет оправдан. Я даже думать не хочу об этом деле.

Так говорил господин Семюлле. Однако заботы, меланхолия, вызванная поражением, порой обидные намеки, беспокойство по поводу того, какую позицию необходимо занять, подорвали его здоровье. Господин Семюлле слег. Вот уже целую неделю он не выходил из дома. Но однажды утром к нему пришел Лекок.

– Как видите, мой бедный мальчик, – сказал следователь, – этот таинственный убийца сродни злому року для следователей… Ах!.. Он нас переиграл, он не позволит нам раскрыть свою личность.

– Возможно! – ответил молодой полицейский. – Есть последний способ проникнуть в тайну этого человека. Надо устроить ему побег…

Последнее средство, которое предлагал Лекок, было выдумано не им. К тому же в нем не было ничего нового. Во все времена, когда возникала в этом насущная необходимость, полиция умела закрывать глаза и приоткрывать дверь камеры. Безумец тот или безумец и одновременно очень наивный человек, кто расценивает это как небрежность, благоприятную во всех отношениях, и позволяет поймать себя в столь чудесную ловушку предоставляемой свободы.

Не все же узники, как Лавалет [23], находятся под защитой королевского потакания, которое прежде отрицали с пеной у рта, но сейчас признали.

Гораздо больше тех, кто, подобно несчастному Жоржу д’Эшерони, выходят из тюрьмы условно и снова попадают туда, выполнив свою функцию невольного осведомителя, которую им умело навязали.

Бедный д’Эшерони!.. Он думал, что сумел обмануть своих бдительных стражей. Когда он осознал свои ошибки и вину, то выстрелил в сердце из пистолета. Увы! После столь ужасной раны он выжил, чтобы услышать, как один из его друзей, которых он выдал, бросает ему в лицо совершенно незаслуженное оскорбление – предатель.

Однако полиция решает тайно помочь заключенному сбежать крайне редко, только в случае крайней необходимости, когда исчерпаны все другие законные средства. Словом, это очень опасный способ. Если полиция прибегает к нему, значит, она надеется получить важное преимущество, например схватить шайку злоумышленников.

Скажем, полиция арестовывает члена банды. Он с честью переносит свой позор и отказывается называть имена сообщников. Что делать?.. Неужели придется судить его одного? Ему одному выносить приговор?..

Э, нет!.. Лучше как бы случайно предоставить в его распоряжение напильник, при помощи которого он перепилит решетки, и веревку, чтобы он смог спуститься по стене… Заключенный бежит. Но, подобно майскому жуку, который взлетает с ниткой, привязанной за лапку, он тащит за собой, словно цепь, целую команду ловких наблюдателей. И в тот момент, когда он хвастается перед дружками своей отвагой и удачливостью, полиция накрывает всю гоп-компанию сетью.