Дженет Керд - Убийца где-то рядом... Смерть в белом галстуке

Молодая медсестра вошла с кружкой теплого сладкого молочного напитка в руках. Кристина решила, что довольно приятно, что ее балуют, и с удовольствием потягивала напиток, когда вошла Эндрина и жизнь вновь стала беспокойной.

Эндрина, однако, присела и заговорила вполне доброжелательно:

— Я примчалась, чтобы взглянуть на тебя во время своего «окна», с разрешения, конечно, Джейн Мелвилл. В настоящее время она исполняет обязанности директора. Как ты себя чувствуешь, Крис?

— Я в самом деле прекрасно себя чувствую и буду дома сегодня вечером. А как ты?

— Хорошо. Да, действительно, Крис. — Мгновение она молчала, а затем сказала: — Ты знаешь?

— О директоре? Да. Возможно, это лучший выход из положения, Эндрина.

— Да, возможно. Но… — и ее голос слегка дрогнул, — мне хотелось бы, чтобы это не я нашла нужную им улику…

— Эндрина, что за улика? Сержант мне не говорил. И тебе лучше бы не…

— Нет. Я лучше тебе скажу. Я не раз собиралась это сделать. Но когда ты сказала, что это был Туэчер, я была совершенно ошеломлена. И затем, Крис, понимаешь, некоторое время, совсем недолго, я размышляла, предположим, я буду молчать, и они решат, что это сделал Туэчер, тогда с Алеком все будет в порядке. Помнишь, я тебя спрашивала, пошла бы ты в полицию с уликой против Дэвида?

— О, Эндрина…

— Но, конечно, я поняла, что так поступить нельзя, что так поступать совершенно невозможно. Потому что, даже если никто больше не узнает, я буду это знать. И тогда… я пошла в полицию.

— Но, Эндрина, ты все еще мне не сказала, что же это была за улика.

— Помнишь обгоревшие перчатки, которые вы нашли? На них была кровь, и, вероятно, они были на руках того, кто заколол Джозефа Уолша? И помнишь, они застегивались на кнопку с крошечным изображением головы оленя? И на одной из перчаток кнопка отсутствовала?

— Да.

— Я нашла ее. В машине Алека. В этом нет никаких сомнений, потому что металл на ее внутренней поверхности был поцарапан и кнопка точно подходила к головке на перчатке… сержант сказал мне об этом, когда благодарил…

Она вынуждена была прервать речь; установилась непродолжительная пауза, а затем Кристина сказала:

— Но не переживай слишком, Эндрина. Думаю, что в любом случае они завершили бы это дело с тем, что я обнаружила в костюмерной…

— Возможно. Я нашла кнопку, когда мы возвращались с Лок-Левен. Мы провели чудесный день, а затем, когда мы возвращались обратно, я уронила связку ключей на пол его машины, между сиденьем и дверью, и когда я искала ключи, нащупала кнопку. Я подумала, что это запонка. А затем, когда я как раз собиралась ее ему передать, увидела, что это такое. И положила ее в карман. И она там лежала до вчерашнего вечера…

— Эндрина, я так огорчена. Я имею в виду не только из-за тебя. Но также и из-за него.

— Да. У него была довольно несчастная жизнь, ты наешь. Он кое-что мне рассказывал. Я говорила тебе, он сообщил мне, будто учился здесь, когда был ребенком. Но он не говорил мне, что он — кузен Энея Синклера, но когда ты сообщила мне о том, что тетя Валерии узнала в нем кузена, ты понимаешь, это меня огорчило, и думаю, что именно поэтому я рассердилась. Но у него была очень несчастная юность, они тогда жили в Индии, его отец был очень неуравновешенным человеком, а кроме того — грубияном и задирой. И Алек сказал, что те три недели, которые он провел в Данрозе, были в буквальном смысле этого слова самыми счастливыми в его жизни. Таким образом, когда он получил эту должность, то это было не просто место директора в школе Финдлейтера, это было своего рода возвращение к… я не знаю, к прошедшей юности, к счастью, если угодно.

— Я не понимаю, — сказала Кристина, — почему он скрывал, что здесь учился.

— Но, прежде всего, я не думаю, чтобы он делал это умышленно. Как теперь узнать, говорил ли он кому-нибудь об этом? Мне он сказал об этом… после убийства Джозефа Уолша. Но ни слова о том, что он — кузен Энея Синклера.

— Эндрина, скажи мне, не говори, если не хочешь… он был в тебя влюблен?

Эндрина посмотрела мимо нее в окно.

— Может быть. Я не знаю. С ним было очень хорошо. И он был очень привлекательный. Но влюблен? Крис, в нем было что-то такое… он, казалось, нуждался в любви, и еще я всегда чувствовала, что существовал какой-то барьер… я не знаю.

— Эндрина, прости меня.

— Не извиняйся, Крис. Если я и вела себя несколько глупо, то я не первая на этом свете. Только, Крис, ты знаешь, когда он подъехал ко мне на Лэнг-Стрейк, я… я увидела сержанта и полицейскую машину и догадалась, и сказала ему: «Алек, смотри», — я просто не могла позволить, чтобы он внезапно на них наткнулся. А затем он бросился вниз по реке. И если бы я ничего не сказала, возможно, его бы арестовали, и он все еще был бы жив…

Страдание, послышавшееся в ее голосе, дало Кристине почувствовать, как она близка к тому, чтобы разрыдаться.

— Жив для чего, Эндрина? — сказала она мягко. — Лучше уж так.

— Ты, вероятно, права. Во всяком случае, все позади. До свидания, Крис, выздоравливай.

Когда она уехала, Кристина легла на спину, внезапно почувствовав себя усталой и удрученной. Она решила, что в течение всего утра до прихода Эндрины она была охвачена волной ложной эйфории, вызванной, вероятно, просто чувством облегчения от того, что жива, что не утонула под черным блестящим льдом. Но теперь осознание всего происшедшего заставило ее испытать такое ощущение, словно она ступила с залитой солнцем улицы в холодный темный сырой подвал. Слезы начали собираться под веками, и именно в этот момент быстро вошла сестра, взглянула на нее и сказала: «У вас было слишком много посетителей. Вам вредно много разговаривать. Отдыхайте. Или вы не вернетесь сегодня вечером домой. Просто лежите и попытайтесь вздремнуть до обеда».

Она поправила подушки, подвернула Кристине одеяло, задернула на окне занавеску, и Кристина на самом деле погрузилась в непродолжительный приятный сон.

Обед, когда его принесли, можно было, как решила Кристина, назвать диетическим — достаточно питательный, но совершенно невкусный. За сытным супом следовала вареная баранина, сероватая и водянистая, затем малопривлекательный пудинг с «маслом», в котором было много хлеба, но мало масла, и которое, скорее всего, было маргарином. Она как раз управилась с последней ложкой, когда услышала голоса.

— Мисс Грэхем не может больше принимать посетителей. — Это был голос медсестры, твердый и решительный. В ответ послышался низкий, но настойчивый мужской голос. Дверь открылась. Медсестра сказала мрачно: «Пять минут», — и вошел Дэвид.

Кристина скользнула под одеяло и натянула простыню на халат, из которого торчали нитки. Дэвид принес букет красных роз, положил их на стеганое одеяло, и не успела Кристина и слова сказать, как он ее поцеловал.