Рудольф Ложнов - Записки следователя. Привидение

– Пожалуй, это неплохой вариант. Пусть приходит к двенадцати. Я к этому времени буду дома.

– Прекрасно! Теперь я с удовольствием посплю спокойно и тебе желаю спокойной ночи и хороших снов.

Утром я, позавтракав на скорую руку, в первую очередь направился в больницу, чтобы поговорить с Евгением Ивановичем по поводу Ирины. Рановато я очутился в больнице. Евгения Ивановича ещё не было на работе. Пришлось ждать. Около восьми наконец-то появился Евгений Иванович. Мы поприветствовали друг друга. Пожелали доброго дня.

– Пойдём в кабинет, – предложил врач, открывая дверь кабинета. – Что-то срочное, если ты так рано в больнице?

– Времени у меня нет совсем, Евгений Иванович, – сказал я, придерживая его за локоть. – Не в службу, а в дружбу – могу попросить об одной услуге для меня?

– Ты ведь знаешь, я всегда рад тебе помочь. Что надо?

– Сугубо секретно. Можно украсть на пару дней Ирину? Вопросы, пожалуйста, потом. Я всё расскажу потом. Договорились?

Евгений Иванович удивлённо посмотрел на меня.

– Хорошо. Тем более у неё два выходных подряд. Но с условием – не обидь её. Идёт?

– Евгений Иванович…

– Хорошо, хорошо! Прости!

– Ничего не хочешь мне сказать, Евгений Иванович, а то я спешу?

– Не знаю, как тебе лучше сказать, – с явным удовольствием проговорил Евгений Иванович и тут же постучал пальцем по деревянной двери кабинета и добавил: – Чтобы не сглазить! Наша Юля, на мой взгляд, кажется, пошла на поправку. Понимаешь?

– Говори, Евгений Иванович, говори! – воскликнул я на радостях и обнял его. Радости моей не было предела. – Скажи, в чём она проявилась? Стала разговаривать? Делать какие-то движения? Стала слышать? Ну!

– Глаза стали реагировать на голос. Заметны лёгкие движения губ. Я уверен, что она начала приходить в себя.

– Это же прекрасно, Евгений Иванович! Спасибо тебе! И Ему! – и я рукой показал на потолок. – Я побежал. Обрадую начальство. Да, чуть не забыл. Передай Ирине, чтобы к двенадцати часам она была у нас в квартире. Добро?

С хорошим, приподнятым настроением возвращался я домой к обеду. На душе было легко и светло. Всё вокруг также было прекрасно. Светило тёплое, яркое солнце. Наконец-то тяжкий, давивший меня камень упал с моей души. Теперь, освободившись от этой тяжести, мне кажется, как будто не было тех тяжёлых, изнурительных дней, тех мучительных бессонных ночей, вечно, беспрерывно сверлящих мой мозг вопросов и поисков на них ответов. Разом всё кончилось, и наступили покой и тишина.

Дома жена заканчивала сервировку стола. Ей помогала Ирина. Все сели за стол, и я на правах хозяина произнёс короткую речь:

– Дорогие мои, давайте обедать! После нам предстоит приятная поездка. Возражения есть? Возражений нет!

По возвращении из Донецка выйдя на работу, первым делом я позвонил судмедэксперту Тюреву. Мне не терпелось узнать результат экспертизы.

– Александр Тихонович, добрый день! Чем меня обрадуешь?

– Добрый день, Рудольф Васильевич! С возвращением в родные края! – гудел в трубке голос Тюрева.

– Спасибо. Жду ответа!

– Ознакомившись с заключением, я думаю, ты должен будешь мне. Устраивает тебя такая заявка?

– Долг, уважаемый судебно-медицинский эксперт, не вопрос, а важен мне ответ: да или нет?

– Отвечу – да. Доволен?

– Выше всех похвал! Когда получу заключение?

– Жди завтра.

– Заранее благодарю! Жду!

Я положил трубку телефона и собирался было открыть сейф. В этот момент дверь моего кабинета без стука открылась.

– Рудольф Васильевич, – ещё не переступив порог двери кабинета, произнёс дежурный по отделу капитан милиции Лукьянов, – только что получил телефонное сообщение из Зверевского отдела милиции. Дежурный отдела просил передать тебе, что два дня тому назад Лисов Виктор Антонович покончил жизнь самоубийством…

– Как покончил жизнь… – невольно вырвалось у меня, и с открытым ртом уставился удивлёнными глазами на дежурного, как будто он виновен в этом событии. «Покончил жизнь… – молнией просверлило мой мозг. – Почему покончил жизнь…» – недоумевал я. Тем временем дежурный продолжал говорить:

– Сказали, будто бы повесился в своём гараже… Рудольф Васильевич, что ты так запереживал, аж ты в лице изменился. Неужто так жалко его? Брось! Нашёл за кого переживать. Он же преступник! Может, он и правильно поступил. Он такого наказания заслуживает. Его и так ждала тюрьма, может, ещё хуже.

Я недоумённым взглядом воззрился на возбуждённого Лукьянова и спокойно сказал:

– Борис Алексеевич, преступник он или не преступник – он в первую очередь человек, а после уж – преступник. Он за своё деяние должен получить по заслугам. Мне его, как человека, пусть даже впоследствии стал преступником, всё равно жалко. В голове не укладывается, такой здоровый, в самом расцвете сил, вдруг такой печальный исход. Крепкий был орешек. Так держался на допросах, как будто он был вылеплен из мрамора. Выдержка была отменная, стойкая, неприступная. Временами мне казалось, что я его не расшатаю, не расколю… А тут вдруг на тебе… – покончил жизнь самоубийством. Расшатался, раскололся, сдался, получается.

Мысли текли и текли как ручейки, пока чей-то стук в дверь кабинета не остановил их течения.

– Войдите!

Дверь открылась, и в кабинет вошла почтальон Вера Ивановна.

– Добрый день, Вера Ивановна! – приветствовал я почтальона. – Давненько я вас не видел. Редко стали посещать меня. Не случилось что, Вера Ивановна?

– На пенсию собираюсь уходить. Со здоровьем не в ладу. Отшлёпала своё. Почти сорок лет ношу почту на своих ногах. Плохо слушаться стали. Рудольф Васильевич, вам письмо. Адресовано лично вам. Видите, написано «лично в руки». – Вера Ивановна положила письмо на стол. – Ну, я пошла! – и пошла к выходу.

– До свиданья, Вера Ивановна!

Как только закрылась дверь за ней, я тут же схватил письмо и впился глазами в конверт. Красносулинский отдел милиции. Моё имя, отчество, а фамилия не указана. «Лично в руки». Обратного адреса не было. У меня ёкнуло сердце. «Неужели…» – молнией резануло мозг. Я посмотрел на печати на конверте. Одна печать нашей почты, а вторая – зверевская.

Я быстро разорвал конверт и вытащил из него четыре плотно исписанных листа из школьной тетради.

Не читая письмо, я в первую очередь посмотрел на концовку письма. В конце письма стояла фамилия Лисова. Это было предсмертное письмо с раскаянием.

Утром следующего дня я прямиком из дома направился к судмедэксперту. Хотя он обещал заключение доставить мне сегодня в отдел, но у меня возникла необходимость поговорить с ним в связи со смертью Лисова. В душе у меня было муторно. Настроение хуже некуда. Дело, которое так заинтересовало, волновало многие дни меня, с таким рвением, воодушевлением, не жалея сил, ума, энергии, расследовал: с невероятным усилием добывал доказательства, устанавливал факты и улики, вдруг, в одно мгновение, как гром среди ясного дня, рухнуло и потеряло всякий интерес для меня…