Инна Тронина - Прощённые долги

Перечислив всех, кому хотел выразить признательность, Андрей взглянул на часы и тихо ахнул. В процессе творчества он начисто позабыл о времени, и теперь едва не пропустил условленный час. На его счастье, в воскресенье больничная жизнь замедлилась, и медсестры с врачами заходили в палату не часто.

Особенно Озирский страдал, когда приходили делать уколы. Девушка в халате и косынке, со стерилизатором в руках, являлась к нему во сне уже год с лишним, а утром Андрей понимал, что её нет на свете. И тогда он начинал бичевать себя и каяться, что не уберёг Ленку, спихнул детей на мать. А сам, паразит, уже полгода даже не гулял с ними…

В клинике сон стал явью, и Озирскому захотелось сбежать не только от следователей и дотошных учёных из медицинского института, которому принадлежала клиника. В первую очередь он цепенел, когда видел в дверях хрупкую фигурку сестрички, которая очень напоминала ему жену. В довершение всего, её тоже звали Еленой.

По коридору шаркали шаги, там что-то звенело и шелестело. В окнах корпуса горел свет, разбавляя прохладную мглу облетающего парка. Андрей вытащил из-под матраса джинсы, коричневый джемпер «Монтана», вываренную почти добела куртку, носки и туфли. Всеволод носил обувь на два номера больше, потому что и ростом был много выше Андрея; но это не имело сейчас никакого значения. Джинсы, конечно, пришлось подогнуть, а куртка, напротив, не сходилась на груди, хотя и сам Грачёв не был астеником. Решив, что тут не до жиру, Андрей накинул поверх всего халат и вышел в коридор.

К некоторым тяжёлым больным сейчас пришли родственники. Они осторожно ступали по влажному полу, выстеленному пластиковыми квадратами салатного и розового цвета. Молчаливые, сосредоточенные посетители передвигались едва ли не на цыпочках. Подождав, пока они пройдут и удалятся на приличное расстояние, Озирский через коридор прошёл в мужской туалет. В кабинах возились, кряхтели, постанывали, и Андрей мысленно выругал этих людей последними словами.

Времени оставалось мало. Записка лежала на тумбочке, и её в любой момент могли найти, а после поднять тревогу. Приехал Грачёв или нет, Андрей из окна не видел, но считал, что иначе не может быть. За листвой и оградой прогрохотал освещённый и пустой по случаю воскресенья трамвай. Машин тоже было гораздо меньше, чем в будни, и больные в саду не гуляли.

Андрей снял халат, скатал его в жгут, обернул вокруг талии. Раньше он бы проделал всё это куда быстрее, он сейчас мешали пробитые руки, которые к вечеру ещё и разболелись. Тем не менее, Андрей открыл шпингалеты, потянул на себя раму с забеленным, но исцарапанным стеклом, а потом раскачал и другую. Больные, выходившие из кабинок, особенно не удивлялись – считали, что парень просто хочет покурить, любуясь природой. К тому же, в туалете сильно пахло хлоркой, и у многих першило в горле.

Озирский вдруг увидел, как за решёткой остановилась машина и помигала фарами – значит, Севыч своё слово сдержал. Конечно, Андрей в этом и не сомневался, но обстоятельства могли оказаться сильнее человека. Но, значит, никаких накладок не произошло, и можно приступать к делу.

Андрей отвёл от лица ветки дуба с шершавыми порыжевшими листьями и гроздьями желудей, потом выбрал подходящий сук и оглянулся. Кажется, из кабинок все убрались, что сильно обрадовало его. Пока не обнаружили записку и не приняли меры, надо рвать когти. Только бы от слабости не оплошать, удержаться на сучьях дуба!..

Несмотря на пробитые руки и обожжённую грудь, Озирский сохранил простейшие навыки, которые позволили ему через секунду встать обеими ногами на крепкие ветви и отыскать подошвой следующие, пониже. Окно покинутого туалета светилось рядом, но уже казалось чужим. Через несколько минут Андрей спрыгнул на траву и от радости чуть не вскрикнул, но в последний момент прикусил язык.

Конечно, у него болела голова, да и ладони страшно ломило – такого ещё никогда с ним не бывало. Грачёв опять нетерпеливо мигнул фарами, напоминая, что у них совсем нет времени. В окнах замаячили силуэты больных, которые всё-таки наблюдали побег Озирского, а потому могли всё испортить в последний момент. Андрей прыгнул в тень, прямо по газонам и клумбам бросился к воротам, куда как раз въезжала машина «скорой помощи». Потом он подошёл к «Жигулям» и открыл дверцу.

– Порядок? – Всеволод даже не выключал мотор. – Операция уже началась, мне Горбовский передал. Он, разумеется, о твоём побеге ничего не знает. А то бы шею мне намылил…

– И пусть не знает. Зачем ему? – Озирский сел рядом с Грачёвым, вытирая пот рукавом его же куртки. – А Влад там?

– Нет, ему генерал запретил. Представляешь, какая честь? Да и то верно – есть же Мильяненков. Зачем Вершинину пахать, пока не восстановился? – Грачёв уже тронул «пятёрку» с места. – Вот Славка там, я точно знаю.

– А Брагин? – спросил Озирский. – Он же очень хотел поучаствовать.

– Разумеется, Брагин на болотах. А мы сейчас едем на аэродром. Вертолётчики нас захватят – я договорился.

– Ты гений! – Озирский просиял от счастья. – То, что надо! Как на воле-то хорошо, Господи! Я в этой больнице чуть концы не отдал…

– А сейчас-то тебе не худо? – забеспокоился Грачёв. – Всё-таки рано ты сбежал, чует моё сердце.

– Да лучше и не бывает! – искренне признался Андрей. – Когда исполняются твои заветные желания, отступают даже тяжкие болезни.

– Перестань паясничать!

Всеволод явно нервничал. Почему-то ему казалось, что под Выборгом далеко не всё в порядке. Хотя никаких сообщений об этом пока не поступало.

– Руки у меня дрожат так, словно я кур воровал. Ещё вопрос, как на всё это посмотрит начальство. Ещё разжалуют из майоров, а я и звёзду обмыть не успел.

– Не надо, Севыч, петь Лазаря! – весело сказал Андрей. – Обмоем твою звезду. Своей-то мне, похоже, не дождаться.

– Дождёшься, я лично с Петренко поговорю. Тебе не только очередное звание, но и Звезду Героя дать нужно. Весь отдел так считает, между прочим.

– Важно, чтобы начальство так считало, – кисло улыбнулся Андрей. – Никто мне Героя не даст. Я же не бросался под танки у «Белого Дома»…

– Ладно, давай о насущном, – напомнил Грачёв. – Тебе переодеться надо – там всё-таки болото. Думаю, у вертолётчиков найдётся для тебя прикид.

– Переоденусь, мне что! – Андрей опустил ветровое стекло.

В салон ворвался пахнущий пресной водой ветер. Под Гренадерским мостом вздымалась волнами и сияла электрическими сполохами Большая Невка. Впереди торчали трубы Выборгской стороны, но ни одна из них не дымила. Справа по ходу мелькнула Сампсоньевская часовня, а за деревьями парка виднелась тёмная громада самого храма. Теперь им предстояло долго ехать до аэродрома – по той самой дороге, по которой восемь месяцев назад Всеволод Грачёв в последний раз ехал со своим братом…