Леонид Словин - Астраханский вокзал. Повесть и рассказы

Практицизм Савватьева немного успокоил Орлова.

— А вы что натворили?

— Кто вам на это ответит? — Савватьев присел на край нар. — За такой вопрос раньше подсвечниками били. «В чем вас обвиняют?» Разницу улавливаете? Отвечаю: мое дело простое. Не стоит выеденного яйца. Теперь спрашиваю я: в чем вас обвиняют?

— В краже вещей из автоматической камеры хранения. — Орлов в последний раз затянулся, поискал, куда бросить окурок, но не нашел, поплевав, сунул в карман.

— Вещи краденые нашли?

— Экспонометр и флакон духов. Духи жене подарил.

— По первой части пойдешь. — Савватьев уверенно перешел на «ты». — Что показываешь следователю? Заметь, молодой человек: я не спрашиваю, как было дело. Как показываешь?

Орлов вздохнул, но как-то неискренне. Он, правда, не знал пока, откуда придет помощь, но знал, что она придет, поскольку так бывало всегда. Настоящие беды обычно проносились над ним. Выручали родители, жена, заведующая багажным двором, сердобольные пенсионерки из дома, в котором он вырос. В последний момент удавалось кого-то неожиданно уговорить, разжалобить, умаслить. Ходатаи заверяли, унижались, клялись, что он переживает, раскаивается, давали слово, что ничто не повторится. Самому Орлову почти не приходилось говорить, он появлялся на сцене в последнюю минуту, когда все было уже решено, и ему приходилось только постоять несколько минут потупившись. Его прощали за молодость, за беспечность, за разлет густых бровей. Ради жены, которая вся извелась, живя с ним. Ради детей. Но проходило совсем немного времени, и все начиналось сначала.

— Загулял: с последней электричкой уехал на Москву-Третью. Там вагоны разгружают с вином… Утром с первой электричкой вернулся — почтово-багажный принимать. Только сервант перенесли, смотрю — сверху, на ящике, экспонометр. Духи на снегу валяются.

— Примитивно, — Савватьев поморщился, — в духе дворовой шпаны. Как упрутся на своем… Дети есть?

— Двое.

— Родители, иждивенцы?

— Мать — инвалид труда, двадцать пять лет на «Рот-Фронте»…

— Тогда лучше на чистосердечное. Мать, дети, все такое. Я смотрю, жена не спешит с передачей? Хорошо с ней жили?

— Всяко бывало. Позвольте еще сигарету?

— Магазин закрыт… — Савватьев встал, еще немного походил по камере. В руках он держал спичечный коробок, который быстро переворачивал наподобие колоды с картами. Все время, пока они с Орловым разговаривали, пальцы Савватьева постоянно находились в движении. Наконец Савватьев принял решение: — Кури. Потом сочтемся. Передачку мне сделаете или перевод. Проси у дежурного лист бумаги и карандаш. Скажи, явку с повинной хочешь оформить. Слыхал о повинной?

Немолодой, плотно сбитый сержант передал в камеру два листа бумаги и карандаш.

— Нашли себе работу, Савватьев? Эх, елки пушистые…

— Раз просит человек. — Савватьев развел руками.

Окошко захлопнулось.

— На имя прокурора будем писать? — спросил грузчик.

— В два адреса, в чем и хитрость. — Савватьев подмигнул. — Прессу подключим. — Он назвал фамилию известного публициста, автора судебных очерков. — Слыхал?

Потом Орлов получил обещанную сигарету и не шевелясь, тихо, чтобы не тревожить наторевшую в ходатайствах мысль сокамерника, курил в углу, а Савватьев, раздевшись до кальсон и аккуратно сложив костюм, сидел на нарах.

Писал:

«Уважаемый Николай Иванович!

Поверьте, ни при каких других обстоятельствах я не осмелился бы потревожить Вас, обратившись с просьбой. Более того, я весьма реально представляю затруднительное положение человека, вынужденного отказывать в чьей-нибудь просьбе, — человека честного и принципиального, разумеется, каким считаю Вас благодаря информации источника, — тут Савватьев на секунду задумался, но сразу же отыскал нужный ход, — который пока давайте оставим без внимания, отнюдь не потому, что он недостоин оного…»

1 января, 5 часов 15 минут

Илья вернулся домой под утро. Квартира оказалась пустой — хозяйка встречала Новый год в гостях у сына. На столе Илья обнаружил ее поздравительное послание, кусок торта «Прага», испеченного лично хозяйкой, и программу телепередач на праздники. «Щелкунчик» был отчеркнут жирной красной чертой.

И все же Илья не любил этот дом. Рядом, на лестничной клетке, жил заместитель начальника отделения милиции Александр Иванович, постоянный партнер хозяйки по шахматам, совсем молодой еще человек. В соседнем доме размещалась жилищно-эксплуатационная контора — с паспортисткой, товарищеским судом, штабом народной дружины, — чреватое опасностью соседство. Впрочем, жить в этом доме Илья не собирался: временное пристанище давало право на прописку, и только.

Несколько минут Илья слонялся по квартире, хотел убедиться в том, что он действительно один. Потом спокойно и обстоятельно осмотрел свои вещи. Их было немного — все ценное хранилось в камерах хранения в Киеве и на Рижском вокзале в Москве. При себе держал только то, что не успел или не хотел отправить на Рижский, — «пентакон», две отличные кинокамеры, еще потрепанный чемоданчик с барахлом, вот и все.

Илья поднял крышку чемодана — мелькнули расклеенные веером репродукции Айвазовского, несколько смазливых девиц, вырезанных из журналов, фотографии военных кораблей — Илья позаимствовал этот чемодан у Капитана на время, в самом начале знакомства. Все содержимое лежало в том же порядке, в каком Илья оставил его, — хозяйка особым любопытством не отличалась.

Хотелось спать. Илья лег на софу, укрылся с головой клетчатым спальным мешком, заменявшим одеяло. Под окном с перерывами скребли асфальт дворники. Звук от скребков был такой, словно там что-то жарилось и шипело на огромной, прикрытой крышкой сковородке.

Сон неожиданно пропал.

С Капитаном они познакомились на вокзале.

Илья привез в камеру хранения портфель с учебниками. Второй экзамен он тоже завалил, и, значит, прощай, институт. Илья уже представлял себе тягостное возвращение в Юрюзань, лицо жены, ее по-детски оттопыренную, перед тем как заплакать, пухлую нижнюю губу. Настроение было испорчено, Илья был подавлен, смят случившимся.

Дежурный по камере хранения листал забытую кем-то из пассажиров толстую книгу «Оценка доказательств в советском уголовном процессе» — ее передавали по смене недели две. Сержант, молодая женщина в «интересном положении», как говорили еще лет пятнадцать-двадцать назад, беседовала за столом с приезжей.

Свободных ячеек почти не было. Илья нашел одну — в самом конце отсека. Здесь уже находился пассажир. Мельком бросив взгляд на Илью, он продолжал заниматься своим чемоданом. Илья тут же забыл о нем.

Похожее на металлическое корыто дно ячейки оказалось сплошь покрытым царапинами. Приезжая в Москву на сессии, Илья успел познакомиться со многими ячейками, но в эту клал вещи впервые. Он продвинул портфель дальше, вглубь, и потянулся к шифратору.