Зигмунт Милошевский - Увязнуть в паутине

Девушка сунула руку в сумочку и подала прокурору визитную карточку. Моника Гжелка, журналист, «Жечпосполита». [31] Rzeczpospolita (в русскоязычных источниках название нередко передаётся как « Речьпосполита » « Речь Посполитая ») — одна из крупнейших польских ежедневных газет со средним тиражом ок. 160 тысяч экземпляров, хотя несколько лет назад он достигал даже 260 тысяч. Название может быть переведено как «Общее дело» или «Республика». Политически Rzeczpospolita является умеренно консервативной, но не в пользу какой-либо партии в рамках нынешнего политического ландшафта в Польше.

Шацкий открыл ящик стола, вынул визитную карточку пресс-атташе и, не говоря ни слова, подал ее гостье. Та перестала улыбаться, а прокурор почувствовал себя паршиво.

— Что-то не вспоминаю вашей фамилии, — сказал Шацкий, чтобы затереть неприятное впечатление.

Девушка покраснела, а Шацкий подумал, что для того, чтобы затереть неприятное впечатление, он выбрал неплохой текст.

— Раньше я занималась вопросами самоуправления, а с сегодняшнего дня должна писать о преступности.

— Это повышение?

— Вроде как.

— Нелегко будет вам писать об уголовке настолько скучно, чтобы материал был напечатан в «Жепе».

— Вообще-то я пришла сюда, чтобы познакомиться с вами и попросить сделать широкое интервью, но вижу, что из этого ничего не выйдет.

— Я не адвокат, а служащий, — сказал Шацкий. — Мне реклама не нужна.

Журналистка покачала головой и осмотрелась по требующей ремонта комнатке. Шацкий был уверен, что ей удалось подавить злорадство; к примеру: «Действительно, бюджетная организация здесь чувствуется». Или: «Не скрыть!».

— Раз уже пан не желает говорить по общим вопросам, давайте поговорим о конкретных. Я пишу об убийстве на Лазенковской. Конечно, вы тут можете нарассказывать мне всякие официальные враки, но тогда уже вы точно не будете обладать влиянием над тем, что появится в газете. Пан может рассказать мне правду, в чем я сомневаюсь. Но ведь пан может рассказать мне, по крайней мере, полуправду; тогда мне не нужно будет печатать все те сплетни, которые я наберу в полицейском комиссариате.

Шацкий выругался про себя. Иногда ему казалось, что просить полицию сохранять тайну, это то же самое, что распечатать все тайны следствия на плакатах и развесить их на всех досках с объявлениями.

— Но пани, похоже, не ожидает, что через день после убийства я располагаю какими-то правдами, полуправдами или хотя бы четверть-правдами относительно произошедшего?

— А что произошло?

— Убили мужчину.

Девица рассмеялась.

— Пан очень невежливый прокурор, — произнесла она, склонившись в его сторону.

Шацкий вновь с трудом сдержал улыбку. Удалось.

— Два предложения, и я уйду.

Шацкий задумался. Предложение было честным.

— Первое: мужчина, Хенрик Т., сорок шесть лет, был убит в ночь с субботы на воскресенье в жилых помещениях костёла на Лазенковской с помощью острого орудия.

— Какого?

— Очень острого.

— Вертела?

— Возможно.

— А второе предложение?

— Второе: полиция и прокуратура предполагают, что Хенрик Т. пал жертвой взломщика, с которым случайно столкнулся, но не исключают, что это убийство было запланировано заранее. Продолжаются интенсивные действия, цель которых заключается в выявлении преступника. Пока что обвинения никому предъявлены не были.

Девушка закончила записывать.

— Красивый мужчина, одевается тоже красиво, голос приятный, а разговаривает, словно факс от участкового.

Шацкий позволил себе слегка улыбнуться.

— Ничего больше по данному делу прошу не писать. Это нам может повредить.

— Теперь вы уже просите, так? — Моника поднялась с места, задвинула замок-молнию на сумке. На ней была кремовая юбка до колен и открывающие стопы черные туфли без каблука. На бедре он заметил покрасневший след; во время беседы девушка бесцеремонно закинула ногу на ногу. — А что со всего этого буду иметь я?

— Возможно, узнаете чуточку побольше, в то время как остальные получат лишь факт из столичной комендатуры.

— И пан позволит пригласить себя на кофе? И расскажете мне все на языке, который повсюду считается польским?

— Нет.

Журналистка повесила сумку на плечо, энергичным шагом подошла к двери. Прежде чем закрыть за собой, глянула на хозяина кабинета и сказала:

— Уже не могу и вспомнить, когда в последний раз какой-либо мужчина отнесся ко мне так плохо, как вы, пан прокурор. Мне весьма жаль, что я потратила ваше время.

И вышла. Шацкому тоже было весьма жаль. Раздраженный, он встал, чтобы повесить пиджак на плечики, и вступил в облако оставленного после журналистки запаха духов. «Романс» Ральфа Лорена. Вероника когда-то пользовалась ими. Теодор обожал этот запах.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ. Ханна Квятковская, 22 июля 1970 года рождения, проживающая в Варшаве по ул. Укжеи, образование высшее, учительница польского языка в варшавской гимназии № 30. Отношение к сторонам: посторонняя, за дачу фальшивых показаний к ответственности не привлекалась.

Предупрежденная об уголовной ответственности согласно положений статьи 233 УК сообщает следующее:

Хенрика Теляка я узнала в предыдущее воскресенье в кабинете психотерапевта Цезария Рудского, там же познакомилась с Эузебием Каимом и Барбарой Ярчик. Вчетвером мы должны были провести два дня в монастыре на Лазенковской, принимая участие в групповой психотерапии, называемой терапией расстановок. [32]Никого из этой группы раньше я не встречала, знала лишь Цезария Рудского, к которому полгода ходила на индивидуальную терапию, как правило, раз в неделю. Все мы встретились в пятницу, 3 июня, вечером, вместе поужинали и отправились спать пораньше. На следующий день, после завтрака, прошла психотерапевтическая сессия пана Каима. В расстановке я играла роль бывшей жены пана Каима, и для меня это было печальным переживанием, поскольку я чувствовала себя нелюбимой. Пан Теляк играл роль отца пана Каима, а пани Ярчик — его матери. В той расстановке пан Теляк был сдвинут в сторону, точно так же, как и настоящий отец пана Каима у него в семье. Потому у меня и не было никаких чувств в отношении к нему. После перерыва на обед состоялась сессия пана Теляка. Пани Ярчик играла его жену, пан Ким — его сына, а я — его дочку, которая покончила с собой два года назад, когда ей было пятнадцать лет. Все это было чудовищно печальным и гнетущим. Я чувствовала себя так плохо, что сама хотела покончить с собой. В ходе расстановки выходили очень неприятные вещи, но я отмечаю, что не знаю, были ли они правдивыми. Прежде всего, они должны были быть гнетущими для пана Теляка, поскольку все говорили, что не любят его, а я даже сказала, что это из-за него покончила с собой. Нам пришлось прерваться, так как пани Ярчик стало плохо. Это случилось около 20.00. Приблизительно в половину девятого я пошла к себе в комнату, перед тем была на кухне, чтобы чего-нибудь съесть и выпить чаю. Я шла по коридору с паном Теляком, комната которого была рядом с моей. Я видела, как он вошел к себе, а сама потом уже не выходила. Ко мне тоже никто не приходил. Я не слышала, чтобы кто-либо выходил из других помещений или крутился по коридору. Я была обессилена психотерапией, и уже около половины десятого спала. Утром будильник зазвонил за полчаса перед завтраком, в 8.30. Помню, что жалела, что у меня нет душа. За завтраком мы практически не разговаривали. Пан Рудский рассказал нам сказку или притчу и просил, чтобы мы между собой не беседовали о том, что происходило вчера. Мы беспокоились о том, что нет пана Теляка. Пан Рудский пошел его позвать, но тут же вернулся и сообщил, что пан Теляк сбежал, и что такое случается. Я не заметила, чтобы во время завтрака кто-нибудь вел себя странно или же иначе, чем обычно. Около 9.30 я пошла в свою комнату отдохнуть. Около 10.00 я услышала крик пани Ярчик, побежала в зал и увидела труп пана Хенрика. Меня потянуло на рвоту, так что я оттуда вышла и уже не возвращалась. Возле трупа была пани Ярчик и пан Каим; когда я выходила, то разминулась с паном Рудским, который бежал в сторону зала.