Пер Валё - Розанна

— Некоторых можно сразу исключить. Над этим сейчас работают Колльберг с Меландером. Они буквально завалены материалами. Меландер объявляет себя сторонником метода исключения и подозревает всех, включая маленьких детей и древних старушек.

Мартин Бек замолчал и посмотрел на Ольберга, который сидел перед ним понурив голову и изучал собственные ногти. Он выглядел таким же удрученным, каким был Мартин Бек, когда понял, что допрос Эриксона ничего не даст.

— Ты разочарован? — спросил он.

— Честно говоря, да. Я уже было подумал, что мы в конце пути, а оказалось, что до финиша по-прежнему далеко.

— На один шажок вперед мы все же продвинулись. Благодаря Кафке.

Зазвонил телефон, Ольберг взял трубку. Он долго прижимал ее к уху и ничего не говорил. Потом вдруг закричал:

— Ja, ja, ich bin hier. Ahlberg hier. [9]Амстердам, — сказал он Мартину Беку; тот деликатно вышел и тихонько прикрыл за собой дверь.

Он мыл руки и приговаривал: „An, auf, ausser, hinter, in, neben, uber, unter, vor, zwischen”. [10]Это вызывало у него воспоминания о сладковатом воздухе в классе много лет назад, о круглом столе с зеленой скатертью и старой учительнице с потрепанной немецкой грамматикой в пухлых руках. Когда он вернулся, Ольберг как раз закончил разговор.

— Неприятное дело, — объявил он. — Шёберга нет на судне. Он нанялся в Гётеборге, но на судно не явился. Сообщим в Гётеборг, пусть они им займутся.

В поезде Мартин Бек уснул. Проснулся он только тогда, когда поезд остановился на Главном вокзале, но окончательно пришел в себя дома в Багармуссене, улегшись в постель.

Без десяти пять Меландер затюкал в дверь. Он стучал пять секунд, потом в дверях появилось его вытянутое, узкое, меланхоличное лицо со словами:

— Ну, так я пойду домой. Можно?

Вопрос был совершенно лишним, тем не менее эта процедура повторялась ежедневно. Впрочем, ему ни разу не пришло в голову доложить утром, что он пришел.

— Ты ведь знаешь, что можно, — сказал Мартин Бек. — До свидания. — И через мгновение добавил: — Спасибо.

Мартин Бек сидел за столом и слушал, как постепенно затихает рабочий день. Сначала умолкли телефоны, потом пишущие машинки, понемногу исчезали голоса и звуки шагов в коридорах.

В половине шестого он позвонил домой.

— Нам подождать с ужином?

— Нет, нет, ешьте.

— Ты придешь позже?

— Не знаю, наверное.

— Ты уже целую вечность не видел детей.

Несомненно, с тех пор как он их видел и слышал, прошло не больше девяти часов и она знает это так же хорошо, как он.

— Мартин?

— Да?

— У тебя грустный голос. Какие-то неприятности?

— Нет, нет. Просто много работы.

— И больше ничего?

— Нет.

Она была такой, как всегда. Несколько банальных фраз, и разговор закончен. Он рассеянно сидел с трубкой в руке и слышал, как она положила свою. Щелчок, абсолютная тишина, словно она внезапно оказалась в тысяче миль от него. Уже много лет они толком не разговаривали.

Он наморщил лоб, тяжело вздохнул и окинул взглядом бумаги на столе. Каждая из них рассказывала ему что-нибудь о Розанне Макгроу, о последних днях ее жизни. В этом он был уверен, хотя они вообще ничего не говорили.

Бессмысленно было перечитывать их еще раз, но именно это он сейчас сделает. Через минуту этим займется.

Мартин Бек протянул руку за сигаретой, но пачка была пуста. Он бросил ее в корзину для бумаг и порылся в карманах в поисках другой. Последние недели он курил вдвое больше чем обычно. Очевидно, все запасы уже кончились, потому что в кармане он нашел единственный предмет и сразу не смог вспомнить, что это такое.

Этим посторонним предметом была открытка, которую он купил в Мутале, в табачной лавке. На ней был вид на буренсхультские шлюзы сверху. На заднем плане виднелось озеро и волнолом, а прямо перед объективом двое мужчин открывали ворота шлюза пароходу, переходящему в верхний шлюз. Вероятно, это была старая фотография, потому что пароход, изображенный на ней, уже не существовал. Он назывался «Астрея» и наверняка давно был принесен в жертву пилам и автогену, превратившись в лом.

Безусловно, специалист по фотографическим открыткам фирмы «Алмквистер и Кестер» посетил Муталу летом. Мартин Бек внезапно вспомнил свежий, кисловатый аромат цветов и запах влажной травы.

Он выдвинул ящик и взял лупу, похожую на совок, с батарейками в рукоятке. Нажал кнопку, и открытку осветила лампочка в два с половиной ватта. Фотография была качественная, он четко различил капитана на мостике в кормовой части палубы и нескольких пассажиров, стоящих у борта. В передней части судна громоздилась куча товара — еще один штрих, свидетельствующий, что фотография сделана давно.

Он как раз передвинул поле зрения на полсантиметра вправо, когда Колльберг бухнул кулаком в дверь и ввалился неожиданно, как гром на рождество.

— Ага, испугался?

— До смерти, — сказал Мартин Бек и почувствовал, что сердце у него никак не хочет войти в нормальный ритм.

— Ты еще не ушел?

— Конечно, ушел. Сижу на втором этаже в Багармуссене и ем сосиску.

— Кстати, известно ли тебе, как ребята из полиции нравов называют эту вещицу? — спросил Колльберг и показал на лупу с ручкой.

— Нет.

— Детектор невинности Мария-Луиза.

— Гм.

— А почему бы и нет? Точно так же ее можно назвать лопаточкой для тортов «Юхан» или еще как угодно. Слышал последние новости торговли?

— Нет.

— При покупке машинки для подсчета банкнот «Маркус» вы получите дополнительно апельсиновое пирожное «Аякс».

— Так купи ее, черт возьми.

— Для того, чтобы сосчитать те десять крон, которые у меня остались? Кстати, когда у нас будет зарплата?

— Наверное, завтра. По крайней мере, надеюсь.

Колльберг бухнулся в кресло для посетителей.

— А лошадка все едет и едет, — вздохнул он.

— И никуда не доедет, — закончил Мартин Бек. Они немного посидели молча. Фразами они обменялись чисто автоматически, при этом ни один, ни другой даже не пытались делать вид, что их это развлекает. Наконец Колльберг сказал:

— Так значит, тот негодяй, которого ты ездил допрашивать, здесь ни при чем?

— Это был не он.

— У тебя есть доказательства?

— Нет.

— Стало быть, интуиция?

— Да.

— Мне этого достаточно. В конце концов есть же какая-то разница между растлением пьяной двенадцатилетней девочки и убийством на сексуальной почве взрослой женщины.

— Есть.

— Кроме того, Эриксон никогда бы не смог ей понравиться. Конечно, если я правильно понял Кафку.

— Да, — подтвердил Мартин Бек, — она не стала бы с ним этим заниматься.

— А тот, в Мутале? Разочарован?

— Ольберг? Да, немножко. Но он упрямый. Кстати, что сказал Меландер?

— Ничего. Я этого психа знаю еще с тех пор, когда мы были в оперативной службе, и за все это время его прорвало лишь однажды, когда ввели карточки на табак.