Леонид Словин - Точку поставит пуля

«Подмосковная Швейцария…»

Очередной поворот, очередной пустынный участок леса. Полное безлюдье… Но так могли считать только простаки, на деле — нашпигованная охраной и службой безопасности, обитаемая, насквозь просматриваемая зона.

«Дальше школа КГБ, дача Сталина…»

Позади у них уже некоторое время висело на хвосте несколько легковых машин. Бакланов снизил скорость — те не приняли предложения, вежливо сохранили дистанцию.

— Не привязываются, — Бакланов на секунду отставил жвачку. — Знаешь кто это?

Игумнов пожал плечами.

— Менты! Как и мы!

— Точно. И гонят туда же.

Убедившись в том, что патрульная не пытается их достать, преследователи догнали их сами. Вместе свернули к нерегулируемому перекрестку.

Соратники и ученики Деда съезжались, чтобы проводить Долгого Разыскника в последний путь. Покойный был не только старейший, он олицетворял поколение оперативных уполномоченных недавних лет. Пришедших раскрывать, их заставляли укрывать преступления от официальной статистики, создавать на бумаге обстановку благоденствия и общей безопасности. В конце концов они научились и этому. А потом круто пили… Начальству, министру жилось спокойно за их спинами, за их выговорами, сроками, которые им давали, когда прокуратура или инспекция по личному составу ловили их с поличным.

— Что там? — Игумнов показал головой.

У перекрестка движение застопорилось. Водители впереди выходили из машин.

— Что-то случилось… — ражий Бакланов не без труда просунул себя в узкое пространство дверцы, одернул ремни.

Сбоку, у обочины, виднелся автобус «ЛАЗ-699», «Наташка», окна его были зашторены. На перекрестке, перегородив трассу, красовалась черная «Волга» и с ней двое — в штатском.

— Спокойно, МО-14562! — Один из штатских мгновенно заметил нагрудный знак Бакланова. — Сейчас разберемся. Садитесь в машину!

Игумнов тоже подошел.

— Что за дела?

Ему объяснили:

— Девятый главк! Охрана КГБ… Нас много! Чужие! Вот и волнуются!

— Ясно…

Взаимоотношения обоих ведомств характеризовались взаимной недоброжелательностью.

— Мы для них — хомуты! Быдло!

Народ подобрался дерзкий: уголовный розыск — голубая кровь милиции. У некоторых под куртками угадывалось оружие. Везли и спиртное. Деда собирались помянуть прямо на кладбище.

— Ладно, ладно! Сейчас поедете! — Комитетчики не хотели шума. — Только чтобы все в рамках!

— За своими смотрите!

Инцидент был исчерпан. Проезжая мимо комитетской «Волги», кто-то нажал на клаксон. Не переставая жевать, Бакланов заметил:

— Они думали: мафия хоронит своего пахана…

Отпевали в тесной церквушке, прямо на кладбище. Дед лежал торжественный — в костюме, который он носил по праздникам. В том же галстуке с зигзагами. В другом его и невозможно было представить.

Гроб стоял у самого входа. Людей было много. В основном милиция.

Игумнов и Бакланов побыли у гроба недолго. Игумнов подошел к церковной ограде. Тесная группка провожавших привлекла его внимание. «Работяга-сантехник, студент, домохозяйка… Типичный управленец с кейсом, со сложенным зонтиком-автоматом…». Игумнов не понял: «Подчеркнуто выраженные типажи, — увидь он их порознь, вряд ли обратил бы внимание. — Маскарад?» Внезапно догадался: «Топальщики!» Их называли еще «Николаями Николаевичами» по первым буквам направления службы — «Наружное наблюдение». Одежда и поведение филеров диктовались раз и навсегда разработанной для них легендой, которой им приходилось непременно придерживаться. Во избежание расшифровки топальщикам запрещалось на пушечный выстрел приближаться к ментам, тем более участвовать в каких бы то ни было праздничных или похоронных церемониях. Все годы Дед много общался с бедолагами, обслуживая закрытый для посторонних район Подмосковья.

«Молодцы! Ни с чем не посчитались…»

Бакланов тем временем подошел к патрульной, вызвал по рации дежурного.

— Ко мне есть что?

— Есть! Начальник розыска с тобою? — На этот день Бакланов был закреплен за вокзалом.

— Рядом стоит…

— Передавай: пусть срочно едет на базу! У них какая-то заварушка на станции!

Возвращались тем же закрытым шоссе.

Деда положили в могилу его отца, умершего в шестидесятых. Места было мало. Пришлось снять ограду. Начальник райуправления обещал все тут потом устроить честь по чести.

Игумнов вспомнил похороны своего деда — в Костромской области, на родине матери. Схоронить называли там — «свезти за Козлова», до месту нахождения погоста.

Другой его дед — по отцу — будучи иудеем, упокоился в Москве, на Востряковском кладбище. Его вдова — еврейская бабка Игумнова — наставляла внука:

— На обратном пути с кладбища сполосни руки. Вытирать не обязательно… — Она знала многие необходимые в таких вещах хитрости. — Главное: возвращаться не той дорогой, которой ты пришел. Запутать смерть?

И еще: в течение месяца, после похорон ближайшим родственникам нельзя приходить к могиле…

Ехали молча.

На нерегулируемом перекрестке автобуса с кагэбэшниками уже не было, не было и черной «Волги». Ненадолго мелькнул впереди стремительный правительственный кортеж. В свое время, работая в ГАИ, Игумнов дневал и ночевал на этой трассе.

Министр иностранных дел, член Политбюро доезжал из МИДа — из самого центра — до своей дачи за двенадцать минут! Все было рассчитано. Сразу после выезда правительственного «ЗИЛа» мгновенно оповещались гаишники по всей трассе. Движение перекрывалось. На площади Маяковского давали неразрешенный левый поворот в сторону Ленинградки. Второй раз «ЗИЛ» двигался против запрещающих знаков на Дмитровском шоссе и с раздела сразу уходил под «кирпичи» в Московскую область. Встречное движение к этому времени там тоже прекращалось. Гаишник мчал далеко впереди — контролировал милицейские посты. Его настигал лидер — первая машина Девятого главного управления КГБ. За гаишником и лидером, кроме охраняемого лица, никто не мог уже оказаться на трассе. Игумнов, Бакланов или другой гаишник пропускали правительственный «ЗИЛ» и становились в хвост — за второй машиной охраны. Главная часть их миссии на этом заканчивалась. Возвращаясь в Москву, они прихватывали по дороге постовых. Это происходило уже часа в два-три ночи…

Игумнов смотрел на дорогу.

В одной из дач росла и его нынешняя жена. Ездила с отцом в консерваторию, в Большой. Потом отправлялась уже со своим первым мужем. Он умер рано. Их связывали общие знакомые. Большие имена. Мир элитных литературных авторов, высшая партийная номенклатура. Она не была рождена, чтобы стать женою мента. Разыскника. В этой жизни у них были разные дороги.

Бакланов молчал, оберегая высокую его думу.