Анатолий Степанов - Уснувший пассажир

– Что же вы тут? – спросил дипломат. – Нас зовут.

– А что он скажет? – лениво откликнулся амбал. – Скажет, что все в порядке, неполадка, сейчас все исправим и полетим. Нет уж, лучше я здесь погуляю.

– Вам виднее, – почему-то обиделся дипломат и побежал к зданию аэровокзала,

Заматеревший в полетах и жизненных передрягах первый пилот мрачно оглядел пестрое сборище и начал глубоким басом:

– Я командир корабля пилот первого класса Рузаев Сергей Сергеевич…

Бесцеремонно перебив, духовые по этому поводу изобразили страстный и неуемный восторг саксофонной руладой.

– Прошу не безобразничать, – пилот первого класса Сергей Сергеевич Рузаев строго посмотрел на лабухов и, откашлявшись для продолжения речи, продолжил ее: – Через полчаса, минимум через сорок минут из республиканского центра на вертолете прибудет ремонтная бригада с запчастями, которая устранит замеченные экипажем в полете незначительные неисправности левого двигателя. Ремонт ориентировочно продлится около часа. Так что продолжение цолета последует, если брать с запасом, через два часа. Сейчас будут сгружены контейнеры с пищей, и вы поужинаете здесь, потому что салон самолета может понадобиться ремонтной бригаде. Кроме того, будет торговать ларек на валюту. По всем интересующим вас вопросам можете обращаться к экипажу. – Трое молодцев в синем за его спиной охотно покивали публике. Закончил свою речь Сергей Сергеевич весьма эффектно: – А теперь попросим все вместе наших музыкантов дать нам маленький концерт!

И зааплодировал, зараза. Бездельные пассажиры с радостью аплодисменты эти подхватили. Захлопали и аборигены: любопытно им было послушать недобредав-ших еще сюда столичных гастролеров.

Дэн вышел на свободное пространство, прищурил один глаз, другим без удовольствия осмотрел аудиторию и заявил нахально:

– Ну что ж, пеняйте на себя – мы будем играть. Ноиграть вот… – он пальцем указал на Александра Ивановича, – для папика. В надежде поймать драйв. Если поймаем – спасибо вам.

Никто ничего не понял, но на всякий случай все вновь зааплодировали. И началось.

– Композиция «Черное вино»! – выкрикнул Дэн.

У барабанов не было барабанов, и он, усевшись на пол у намертво скрепленной пятерки стульев, выдал на их фанерных сиденьях вступительный брек. Вошел саксофон, мотая душу, загудели гитары, а Дэн запел негромко и лающе. Он пел о черном вине ночи, которое пьет человек, потерявший надежду, идя в полной тьме в никуда из ниоткуда.

Поначалу культурные граждане из самолета с большим вниманием врубились в андеграундовую пьесу: наслышаны были, что модно это. Но тут три бортпроводницы вкатили в зал три алюминиевых контейнера, и культурные граждане стали, стыдясь и таясь (голод не тетка), расхватывать извлекаемые из контейнеров подносы с пресловутой авиационной курицей и джемом.

Но музыканты не обижались на них. Музыканты забыли про них. Они уже достигли того, чего хотели. Они поймали драйв, они тащились. Они играли для себя и отчасти для папика, который стоял рядом, слушая их, и которому хотелось выпить, а не есть. Но прежде дослушать ребят, работавших для него истово и самозабвенно. Пьесы без паузы переходили одна в другую, а пассажиры бесшумно поглощали казенную пищу.

Так продолжалось долго. Пассажиры насытились, сдали бортпроводницам подносы и по новой старались понять современную музыку.

Звук вертолета, еле слышимый звук, незаметно присоединился к звучанию инструментов и в первые мгновения воспринимался как звук еще одного музыкального инструмента Но постепенно звук этот перешел в жизнеутверждающий всепоглощающий рев.

Музыканты прекратили играть, и раздались бурные аплодисменты. Однако было непонятно, чему аплодировала истомленная публика: то ли выступлению артистов, то ли появлению вертолета. Скорее все-таки вертолету. Быстренько покончив с рукоплесканием, народ рванул на волю.

Вертолет опускался рядом с самолетом. Пружинисто опустился. Утихал моторный рев, стали видны лопасти крутящегося раскидистого винта. Еле удерживая фуражку обеими руками, к создавшему буранный ветер вертолету побежал второй пилот. Из обширного вертолетного брюха выпрыгнули по очереди четыре человека в рабочей униформе. Объединились со вторым пилотом, бурно заговорили, изображая нечто непонятными жестами. На людей, на аэровокзал, на горы они не смотрели, не интересовало их это.

– Граждане пассажиры! – голосом Сергея Сергеевича прорезалось сквозь утихающий шум местное радиовещание. – Настоятельно просим вас вернуться в зал ожидания. Своим присутствием на летном поле вы мешаете ремонтной бригаде производить работы.

Ничему они, честно говоря, не мешали. Но ремонтная бригада, ведомая вторым пилотом, поднялась в самолет, наблюдать было не за чем, и пассажиры подчинились командирскому приказу.

Обладатели СКВ рванули к заманчивому киоску. Но их опередили: рок-группа и Александр Иванович, предусмотрительно не участвовавшие в экскурсии к вертолету, уже причащались у импровизированной стойки. Жаждущим пришлось выстраиваться в очередь.

Аборигены были, как выражался Остап Бендер, чужими на этом празднике жизни. Они стояли у стен и тоскливо следили за тем, как отоваренные счастливчики ретиво опрокидывали и опустошали только что наполненные бокалы. Когда очередь рассосалась и прилавок с напитками обнаружился во всей своей красе, один из темно-серых ватников не выдержал и, как сомнамбула, направился к вожделенной стойке.

– Сто пятьдесят. Вот этого, – приказал он стюардессе-продавщице, щелкнув толстенным черно-желтым ногтем по зеленому боку «Балантайна», и протянул двадцатидолларовую бумажку.

– Откуда у тебя зелененькие, Серый? – вкрадчиво поинтересовались за его рифленой спиной. Человек, которого назвали Серым, медленно и настороженно обернулся. За его спиной стоял Александр Иванович со стаканом в руках и скалился. И непонятно было, улыбнулся он или ощерился.

– Из деревни помогают, начальник, – без выражения ответил тот, кого назвали Серым. Продавщица с двадцаткой замерла. Он, краем глаза заметив ее нерешительность, подсказал ей: – А ты наливай, наливай.

– Из какой? Из Атланты? Майами? Лас-Вегаса? – Александр Иванович хотел все знать.

– Из Говноедовки, – уточнил Серый. – А в общем, какое твое собачье дело?

– Просто любопытно, Серый, просто любопытно.

– Говорили, будто ты на пенсии? – в свою очередь спросил Серый.

– Правильно тебе говорили.

– Тогда понятно. Одно осталось – любопытствовать.

– Говорливым стал, – ответил Александр Иванович. – А на допросах молчал. Сколько отсидел?

– А сколько ты мне наматывал?