Александр Горский - Марионетка

— Ну хорошо, — подробности Реваева пока не интересовали, — в ночь убийства вы вышли из сторожки в половине первого, а вернулись уже около двух часов ночи. Вы что, полтора часа на дереве просидели?

— А что мне еще было делать? — удивленно поднял брови Туз, я не виноват, что она, лежа в ванне, книги читать любит, порой по часу лежит. Я с собой даже коврик беру маленький, а то ведь у меня зад не березовый.

— Кроме того, что происходило в ванной, еще что-то интересное вы видели?

— Нет.

Леха наморщил лоб, пытаясь что-нибудь вспомнить, задумчиво потер пальцами кончик носа. Реваев внимательно наблюдал за ним, пытаясь в свою очередь понять, действительно ли его собеседник усиленно напрягает память, или все эти жесты призваны скрыть очередную попытку солгать. Ни к какому выводу Реваев прийти не смог. Однако он знал одно. Вопреки тому, чему учат будущих юристов в юридических академиях, любое сомнение толкуется не в пользу подозреваемого.

— Вы вернулись к себе около двух. Именно в это время был убит Локтионов. Вы не могли ничего не видеть и не слышать.

— И тем не менее, — Туз вновь, как и в начале беседы, скрестил на груди руки, — может быть, я вернулся на несколько минут раньше. Такое ведь могло быть?

— Может быть, — Реваев встал, — но вы меня в этом пока не убедили. Собирайтесь, вы задержаны.

Туз стремительно, словно подкинутый невидимой пружиной, вскочил на ноги. Сжав кулаки, он пристально разглядывал полковника. Его ноги и корпус заняли удобную для удара позицию. Достаточно сделать лишь короткое движение рукой и в последний момент, докрутив телом, чуть подпружинить ногами. Тогда силы удара хватит на то, чтобы свалить с ног не только немолодого следователя, но и противника покрепче.

— Пару минут дайте, — попросил Туз.

— Я не тороплю вас, — отозвался Реваев и, распахнув дверь сторожки, позвал Мясоедова.

Дом Максу понравился. Хотя он и не был слишком велик, однако в нем было все необходимое для комфортного проживания, а высокий кирпичный забор, обсаженный по всему периметру разросшимися кустами сирени, мог вполне успешно скрывать обитателя дома от любопытных глаз, ежели тот вдруг решит позагорать у себя на участке. Сам коттеджный поселок был расположен в двадцати километрах от Владимира и с трех сторон окружен сосновым лесом, а четвертой выходил прямо на берег небольшой речушки, которая тремя километрами ниже по течению впадала в Клязьму.

— Ну ладно, Максим, продуктами вы недели на три точно обеспечены, алкоголем еще больше. Хлеб и что-то по мелочи можно прикупить в местном магазинчике, — Сокольский помахивал на вяло разгорающиеся угли свежим выпуском «Форбс», — но что дальше? Сколько вы тут собираетесь отсиживаться? Всю жизнь?

— Юрий Борисович, у вас есть другие варианты? — Макс, уже выложивший мясо на решетку, разливал коньяк по бокалам. — У меня одна надежда, что Реваев сможет доказать мою невиновность.

— Если не ошибаюсь, доказывать невиновность — работа адвоката.

Угли наконец разгорелись, и Сокольский подошел, чтобы попробовать коньяк.

— Прелестно! — он зажмурился от удовольствия, — а работа следователя — искать преступника. Надеюсь, вы разницу улавливаете?

— Где вы видели таких адвокатов, Юрий Борисович? — фыркнул Макс. — В американских фильмах? Задача адвоката — выжать из своего клиента максимум, прежде чем тот отправится по этапу, потому что потом это уже будут делать другие люди. Поверьте мне, чем именитее адвокат, тем лучше он справляется именно с этой конкретной целью и ни с чем другим.

— Возможно, вы правы, — Сокольский подцепил вилкой оливку и отправил ее в рот, — но если мы не можем рассчитывать на тех, кто нам должен помочь по долгу службы, то с чего вы взяли, что Реваев вас выручит? Я так понял, человек он хороший, но он следователь. Понимаете, Максим, следователь! Он обучен находить следы, и, судя по тому, что вы мне рассказали, вы не можете быть точно уверены, что это следы не ваши.

— Вы что же, Юрий Борисович, думаете, что я мог убить Локтионова? — Макс с удивлением смотрел на главного редактора своей телекомпании. — Почему тогда вы здесь?

— А почему нет? — Сокольский невозмутимо сделал еще глоток коньяка. — Одно дело — спланировать и совершить преступление, хотя и в этом случае я бы оставался вашим другом, и совсем другое — выжрать две бутылки виски, ткнуть ножом собутыльника, а потом, проснувшись, ничего об этом не помнить. Я не скажу, что это нормально, Максим. Но это обыденность, как бы дико это ни звучало. Преступление, на мой взгляд, не в том, что по пьяни один режет другого, преступление совершается уже тогда, когда вы пьете вторую бутылку. Что вы можете контролировать после этого? Да ничего!

— Вы бы на коньячок не налегали тогда, — хмуро посоветовал Подгорный.

— Коньяк — благородный напиток, — отмахнулся Сокольский, — в нем нет низменных инстинктов. Ваше здоровье!

— Это всегда пожалуйста, — отозвался, поднимая бокал, Подгорный.

— Максим, а что вы тут делать будете в гордом одиночестве? — Сокольский положил решетку с мясом на прогоревшие угли. — Ну кроме распития спиртных напитков в одно лицо.

— Даже не знаю, — задумался Макс, — у меня читалка есть электронная, накачаю себе детективов, буду читать.

— Детективов? — удивился Юрий Борисович. — У вас и так сплошной детектив вокруг. Еще не надоело?

— Надо же подтянуть теорию, — усмехнулся Макс, — Уголовный кодекс я уже изучил на прошлой неделе. Но там все совсем печально. Срока огромные, этапы длинные. Теперь займемся более творческим материалом.

— Вам впору уже самому начинать книги писать, — Сокольский перевернул решетку и втянул ноздрями запах дыма, — скоро готово будет, пахнет изумительно.

— Кстати, это мысль, — согласился Подгорный, — уж не знаю, какие во мне скрыты таланты, и есть ли они вообще, но вспомнить есть что, это точно. Правда, все как-то печально в моих воспоминаниях.

— Так детектив и должен быть печальным, — отозвался Юрий Борисович, — я же, признаюсь, тоже почитываю вечерами. Вот сейчас мода пошла пытаться такой детектив написать, чтоб еще и смешно было. Целый жанр придумали, иронический детектив называется. На мой взгляд, глупость несусветная. Ведь детектив — это что? Это преступление, как правило, убийство. Это трагедия, торжество зла.

— Ну так ведь преступника потом находят, хотя бы в книгах, значит, в итоге добро победило, все радуются.

— А вот и нет, — нахмурился Сокольский, — в книгах преступника не находят. В книге персонаж, которого ты уже за триста страниц успел узнать, а порой и полюбить, оказывается преступником. Что это, по сути? Это значит, что зло вновь победило, а сыщик, вычисливший убийцу, всего лишь констатирует это печальное обстоятельство. Подлинный детектив, Максим, — это трагедия, причем двойная.