Александр Горский - Марионетка

— Ну да, было дело, — согласился Реваев, — но ты учись убеждать людей словами, насилие — это не наш метод.

— Ну попробую, — неуверенно отозвался Мясоедов, — словами у меня, сами знаете, не очень получается.

— Тренируйся, — рассмеялся Юрий Дмитриевич, — ты же теперь человек почти семейный. Есть на ком. Кстати, что вы там с Викой решили? Когда свадьба?

— Сложный вопрос, — тяжелый вздох вырвался из мощной груди майора, — пока решили до Нового года так пожить, без свадьбы. Если друг друга не поубиваем, то после праздников подадим заявление. Такие вот наши планы.

— Да уж, далекоидущие, я бы сказал, — Реваев причмокнул губами, — здесь вот на три дня ничего не можешь спланировать, а вы уже на полгода вперед все расписали. Ну да ладно, надеюсь, у вас все получится.

— Спасибо, Юрий Дмитриевич, — протянул Жора, — вы ведь на свадьбу придете?

— Ну если вы за полгода друг друга не переубиваете, то непременно, — рассмеялся Реваев. — Все, отбой. Завтра утром жду тебя на работе.

Реваев подошел вплотную к Локтионовой.

— Значит, убили вы, — он вздохнул, — своего мужа. Печально.

Полковник снял очки и, достав из кармана пиджака платок, начал ожесточенно натирать линзы. Наконец, спохватившись, он водрузил очки на нос и задал еще один вопрос:

— А зачем? Зачем вы его убили?

— Полина! Полина Игоревна, — Чижевский с силой дернул Локтионову за руку, пытаясь вывести ее из оцепенения, — вы не должны отвечать на эти вопросы. Категорически не должны!

Реваев смерил его неприязненным взглядом.

— Скажите, господин Чижевский, а что вы так суетитесь? Вы здесь чьи интересы представляете? Я так понимаю, этой молодой девушки, — полковник кивнул на Надю, — вы не адвокат всей семьи Локтионовых.

— Ну почему же? — Чижевский ответил полковнику столь же неласковым взглядом. — Я вполне могу представлять интересы и Надежды, и Полины Игоревны.

— Да? — поправил очки Реваев. — Интересно. А как же конфликт интересов?

— Это вы сейчас о чем? — насторожился Чижевский.

— Как о чем? — Реваев указал на Полину. — Если Полина Игоревна признается в убийстве своего супруга, то к вашей клиентке, — тут он бесцеремонно указал пальцем на Надю, — это не имеет никакого отношения. Однако представьте себе, что вы вдруг будете защищать их обеих и сможете доказать невиновность Полины Игоревны. Случайно, конечно, — улыбнулся Реваев.

— Что значит — случайно? — надулся Чижевский. — Я и собираюсь доказать невиновность Полины Игоревны. Вот только для этого мне надо сначала пообщаться с моей клиенткой.

— Сейчас, — кивнул Реваев, — пообщаетесь. Вот только, уважаемый Александр Львович, боюсь, что если вы докажете невиновность Полины Игоревны, то у следствия останется только один подозреваемый. И это вы, Наденька. — Реваев положил руку на плечо девочке, а затем подмигнул адвокату: — Такой вот конфликт интересов, господин Чижевский.

— Нет! — неожиданно Полина бросилась вперед и упала на колени перед Реваевым, пытаясь схватить его за ноги, полковник непроизвольно сделал шаг назад. — Это не Надя, не Надя! Это я убила его. — Она на четвереньках ползла вслед за следователем.

Реваев остановился и неожиданно для всех тоже опустился перед ней на колени.

— Зачем вы делаете это? — Полковник схватил женщину за руку и притянул к себе. Они стояли на коленях лицом друг к другу, между их лицами было не более нескольких сантиметров. — Я знаю, вы не убивали своего мужа. Зачем вы оговариваете себя?

— Я это заслужила, — скатившаяся по ее щеке слезинка коснулась губы и исчезла во рту, — и он, — лицо ее еще больше исказилось, но теперь уже от гнева, — заслужил.

— Неправда, — покачал головой Реваев, — все вовсе не так. Не так, как вам кажется.

Он достал из-за пазухи несколько листов бумаги и протянул их Локтионовой.

— Ваш муж ведь писал стихи, почитайте. Стихи, конечно, адресованы именно вам, но в данном случае вам стоит начать с прозы.

Реваев с трудом, опираясь рукой на колено, поднялся с земли.

— Это вообще что? — шепотом спросила у него Крылова.

— Это? — Реваев взглянул на все еще стоящую на коленях Полину, нервно просматривающую один за другим листы рукописного текста. — Это копия дневника Локтионова. Да, такое бывает не только у подростков. Это, правда, и дневником назвать нельзя, там, в основном, стихи о жене и некоторые его рассуждения на философские темы. Правда, последнее время, — добавил Реваев, — основной темой были его отношения с дочерью. Очень познавательно.

— И где вы это взяли? — продолжала допытываться Крылова.

— Помните, когда мы приехали в банк, там уже поработали люди из Федеральной службы безопасности?

— Ну да, пустой стол, это было сильно, — пробормотала Вика.

— Так вот, так как у меня были некоторые мысли по поводу причастности к убийству господина Фролова, которые я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, я высказал эти мысли самому Петру Михайловичу.

— Господи, зачем? — опешила Крылова.

— Не знаю, — признался полковник, — хотел посмотреть его реакцию.

— И как, посмотрели?

— В какой-то степени, — усмехнулся Реваев, — он сказал что-то вроде того, что только память о том, что я нашел убийцу его дочери, удерживает его от крайних мер, и еще что-то в таком же духе, я не запомнил. А на следующий день из ФСБ привезли этот дневник, сказали, что Фролов просил оказать мне содействие. На их взгляд, в записях ничего особо интересного нет, немного набоковщины. Ну а стихи и вовсе никакие.

— Я так понимаю, вы что-то нашли, — заявила Крылова, — вы всегда что-то находите.

— Да что я нахожу? — смущенно улыбнулся Реваев. — Я нахожу, что стихи и впрямь были не очень хороши. А вот с прозой все сложнее. У меня, кстати, есть еще копия, на, почитай.

Виктория буквально выхватила из рук полковника несколько сложенных вдвое листов бумаги. Рукописный почерк был достаточно четким, читать его было легко. Легко до тех пор, пока до читателя не доходил смысл написанного. Крылова только развернула первый лист из дневника Локтионова, когда услышала тяжелый, полный ужаса и отчаяния стон, вырвавшийся из груди Полины. Женщина уронила листы бумаги на траву и, нескладно повалившись на них сверху, зарыдала.

«4 января. Роза Хутор. Почти весь день катались. Когда вернулись в номер, Надя первая пошла в душ, а я звонил Полине, узнать, как ее колено. Разговорились надолго. Надя вышла из душа, завернутая в полотенце, но не ушла в свою комнату, а встала перед большим зеркалом в гостиной и начала расчесываться. Я сидел на подоконнике и продолжал разговор с Полиной. Я не знаю, может быть, это вышло случайно, но уверен, что нет. Надя начала поправлять прическу обеими руками, и полотенце соскользнуло на пол. Прежде чем поднять его с пола, она посмотрела на меня и улыбнулась. Я встал с подоконника и ушел к себе в комнату, делая вид, что ничего не заметил. Когда я позже вышел из комнаты, Надя была одета и вела себя так, словно ничего и не было. Может быть, все это было случайно.