Лев Гурский - Министерство справедливости

Я выглянул в окно и понял, что дорожных знаков по пути следования и вправду стало намного меньше, чем я привык видеть на улицах: пропали из виду грибницы красно-белых и красно-синих кружков с цифрами, стрелками и перечеркнутыми пиктограммами. Въезды во дворы освободились от полосатых зарослей шлагбаумов. Я почувствовал, что в окружающем меня уличном пейзаже не хватает еще одной привычной детали… Ну где ж они, родимые?

— Быть не может… — выдохнул я. — Этот Юржилин — он что, и эвакуаторы убрал?

— Все, подчистую. — Сергей Петрович притормозил на «зебре», пропуская стайку деловитых бабулек с плакатами. На одном из них я увидел надпись «Верните ей эфир!» и жестоко нарумяненное лицо актрисы из старого фильма про обманутую бесприданницу. — Штук триста самых древних экземпляров сразу сдали в металлолом, те, которые поновее, по дешевке продали в Монголию, а вместо штраф-стоянок теперь детские площадки.

Вот оно, безумство храбрых, с уважением подумал я. Такой подвиг только космонавтам по плечу. Удивительно, что в нашей клинике до сих пор нет парочки героев космоса. Они же первые в группе риска. Чуть зазеваешься — и в тебя вселился какой-нибудь циничный алиен. Или, наоборот, восторженный, но со своим инопланетным чувством прекрасного. Впрочем, любой алиен мне заведомо симпатичнее, чем вчерашняя медвежуть…

— А других космонавтов среди нового начальства случайно нет? — спросил я.

— Никто больше не хочет, даже бортовой компьютер с МКС, — хмыкнул Сергей Петрович.

Дождавшись зеленого сигнала светофора, он ловко вырулил на Большую Переяславскую. Я наблюдал из окна, как мимо нас лениво проплывает желтая раковина бензоколонки Shell, ее сменяет огромная розовая тетка с вывески «Русской блинной», а тетку с блинами — малиновый треугольник внушительного вида, логотип «Дельта-банка».

За полгода Москва заметно изменилась и, пожалуй, к лучшему. Пропали не только многие дорожные знаки. С улиц ушла муравьиная суета, раздражавшая отсутствием всякого видимого смысла. Еще недавно в московскую землю ежедневно закапывали бюджетные деньги — и не останавливали процесс даже во время эпидемии и табачно-водочных беспорядков. Теперь уже никто не взламывал новый асфальт, чтобы положить вместо него новейшую плитку, и не выковыривал потом плитку, чтобы вернуть на место асфальт. Исчез с глаз долой так бесивший меня прежде повсеместный пластиковый новодел: псевдоримские портики в окружении гирлянд бумажных цветов, макеты триумфальных арок, увитых яркими связками воздушных шаров, искусственные баобабы вместо спиленных дубов и геометрически правильные клумбы, в центре которых базальтовыми брусочками были выложены три гордые буквы «С» — Самсон Силантьевич Сапрыкин. Наверное, всё это фальшивое буйство цвета помогало бывшему столичному мэру забыть суровые пейзажи его юности, проведенной среди пустыни полуострова Мангышлак. Интересно, уцелел ли сапрыкинский Институт урбанизма? На месте новых городских властей я бы разобрал это здание по кирпичику, а на его месте устроил танцплощадку…

— Роман Ильич, вы кушайте, а то остынет, — заботливо напомнил мне Сергей Петрович.

Спохватившись, я раскрыл коробку. И как меня угораздило забыть про завтрак? Раньше такого не бывало. Наверное, это из-за того, что я слишком долго не покидал пределы клиники. Удобная одноместная палата, щадящий режим, приличное меню, добродушный персонал, небуйные соседи, Петруша с его ежевечерними рассказами о стародавних русско-шведских баталиях — всё это надежно отгораживало от реальности. Но стоило выйти за порог, как мое природное любопытство перевесило стремление взять у жизни тайм-аут. Глазеть по сторонам оказалось интереснее даже, чем есть. К счастью, аппетит — тот прожорливый сурок, который всегда с тобой. Я наполовину освободил свою порцию от бумажной обертки, откусил и стал сосредоточенно жевать.

Поначалу запеканка не обманула ожиданий, однако минуты через две я ощутил резкий неприятный привкус: то ли огурцы скисли, то ли рыба оказалась второй свежести. Что еще за вредительство? Не могло всё так быстро испортиться! Это же не… Приступ тошноты навалился на меня внезапно, как взвод росгвардейцев из-за угла, взбултыхнул желудок с такой силой, что я едва сумел удержаться в миллиметре от приступа рвоты. Лишь пару секунд спустя, когда к тошноте прибавилось позабытое чувство острого жжения в носу и шмелиного жужжания в ушах, я понял, в чем дело. Ах ты, зараза!

Схватив пластиковый стаканчик с лекарствами, я сковырнул ногтями крышку и всю горсть пилюль, не разбирая доз, отправил себе в рот. Мать-мать-мать, где же мой сок? А, вот он, родимый! Чтобы не возиться с соломинкой, я надорвал боковой клапан и вылил в рот содержимое коробочки — даже не понял, яблочным был сок, виноградным или каким-то мультифруктовым. Секунд сорок я сидел с закрытыми глазами и стиснутыми зубами и, не отвлекаясь ни на что другое, давил тошноту. Затем она стихла. Транки подействовали. Мягкая уютная теплота стала обволакивать мозг изнутри, гася жжение и жужжание. Тогда я, наконец, открыл глаза и огляделся, пытаясь понять, откуда прилетел импульс.

Мы уже не ехали, а стояли где-то на проспекте Мира в пробке: похоже, эту родовую травму столицы пока не смогли излечить ни Юржилин с его космическими реформами, ни новый мэр. Справа от нас пыхтел тяжелый фургон «Мосмебели», а слева выстроились в ряд разноцветные легковушки. Ну и кто здесь у нас? Из-за кого я чуть-чуть не облевал весь фольксваген? Та-ак, вроде вижу! В окне «тойоты» из соседнего ряда промелькнул знакомый профиль с паклей-бородой, еще длиннее моей. Я без труда узнал брюзгливое выражение лица и нелепый головной убор с высоким шишаком, похожим на антенну: его внутри салона машины надо было обязательно складывать, иначе голова не влезала.

Где-то я читал, что свою карьеру он начинал в органах. Упоминался и оперативный псевдоним: не то «Мишин», не то «Мирошин». Поскольку раньше я его так близко не видел — и, значит, не ощущал , — то не мог этот слух проверить. Теперь вот, спасибочки, убедился на собственной шкуре. Воистину: гони Лубянку в дверь, она влетит в окно. Опытным путем я давно уже установил, что сила их импульса прямо пропорциональна сроку службы. Теперешний эфэсбэшный молодняк я даже без транков мог перетерпеть. Но от тех, кто пришел в комитет еще при Андропове, меня тошнило гораздо сильней.

Что-то скромненько он сегодня, с любопытством подумал я. Всего один шофер и никакой охраны рядом. Сидит и ждет, как все мы, грешные, когда рассосется пробка. Может, я обознался? Говорят, все их старые кадры прошли через контору. Шапка с антенной и седая бородища там тоже совсем не редкость. Можно сказать, часть парадной униформы.