Лев Гурский - Министерство справедливости

— Секундочку! — Секретарша пробежалась пальцами по кнопкам интеркома, прислушалась к треску и сказала, не поднимая глаз: — Проходите. Мне очень жаль.

Я встряхнул головой, пытаясь уловить смысл последней реплики, но черная кожаная дверь в кабинет уже сама приоткрылась, ожидая посетителя. И когда я чуть замешкался на пороге, Сергей Петрович легонько подтолкнул меня вперед. А сам остался в приемной.

Наверное, раньше кабинет принадлежал одному из бронетанковых начальников — не ниже полковника, не выше генерал-майора. Новый хозяин не успел здесь всё переустроить или, может, не захотел. Когда мне было лет пять, я случайно заглянул в кабинет папиного начальника — директора НИИ. Это место выглядело почти таким же: гипсовая лепнина на потолке, массивная люстра в форме перевернутого торта, тяжелые кремовые шторы, два кресла с широкими подлокотниками и громоздкий двухтумбовый стол — такие смахивают на увеличенный раза в два бабушкин сундук. Из-за мегасундука мне навстречу поднялся коренастый дядька лет семидесяти в роговых очках, с седым ежиком и простыми чертами лица. Он отлично вписывался в интерьер. В советском кино так изображали секретарей парткома, а в голливудском — старых честных шерифов. Впрочем, и главарей мафии тоже.

— Здравствуйте, Роман Ильич, садитесь! Меня зовут Юрий Борисович… — Произнося свою фамилию, он закашлялся на середине, и до меня донеслось что-то вроде «Ба… кхэ-кхэ… шников». Батыжников? Баклушников? Барышников? Хотя какая разница? Я даже не был уверен в его имени и отчестве. Да и мой гид Сергей Петрович мог быть кем угодно.

Дождавшись, когда я опущусь в кресло, обопрусь на кожаную спинку и пристрою руки на подлокотниках, хозяин кабинета собрал на лбу несколько скорбных морщин и произнес:

— Прежде всего позвольте выразить вам свои искренние соболезнования…

Ай-яй-яй, подумал я, и кто же у нас умер?

— …в связи со скоропостижной кончиной вашего брата…

Юрий Борисович замолчал и вопросительно посмотрел на меня — наверное, ожидал какой-нибудь реакции на свою новость. Пусть не рыданий, но хотя бы скупой мужской слезы. Я молча склонил голову: спасибо, мол, принял к сведению, давайте дальше.

— Лев Ильич был чудесным человеком … — продолжил хозяин кабинета, немного смущенный моей бесчувственностью. — Всем нам будет его не хватать… Вы в порядке?

— Да-да, благодарю вас, — коротко ответил я. — Печальная новость. Мне еще предстоит ее осознать. Извините, я только что принял транквилизаторы, они гасят все эмоции.

Я врал. Дело было не в ударной дозе таблеток, которые я принял в машине. У меня транки не туманят голову, а уберегают от тошноты и, главное, успокаивают внутренние весы . Но любое внешнее проявление моей скорби по Левке сейчас отдавало бы фальшью.

Братом он был хреновым. Наверняка бывают и худшие, но я не встречал. Лев Ильич появился на свет за одиннадцать лет до моего рождения, и из-за большой разницы в возрасте родители часто назначали его моим сторожем и нянькой. По той же причине у меня не было шансов стать ему другом. Теперь-то, много лет спустя, я догадываюсь, до какой степени сопливый Ромик раздражал почти уже взрослого Левку. Самим фактом своего существования я отвлекал братца от серьезных дел, путался под ногами, донимал нелепыми — в его понимании — вопросами. Иногда он даже пробовал снизойти до моей дурости и с высоты своего возраста пытался учить меня жить. Получалось плохо. Я по малолетству был бестолков, а у Левки отсутствовал педагогический талант. Он быстро терял терпение, злился и щелкал меня по носу — не больно, но очень обидно. «Мой родной брат не может быть таким кретином, — часто дразнил меня он. — Ты, наверное, приемный». Лет до семи я пугался: а вдруг и правда приемный? Но в конце концов сообразил, что мы с Левкой уж точно родные. Кое-что важное нас объединяло.

— Большая, большая потеря… — Юрий Борисович покивал с печалью на лице. — Эта автомобильная авария в среду стала для нас для всех настоящим ударом. Крайне сожалею, что не смогли позвать на траурную церемонию. Мы не сразу вас нашли… Знаю, после смерти родителей брат оставался вашим единственным близким родственником. Я, уж извините, вчера навел справки. Мне известно, что в последние годы вы с ним довольно редко общались…

Редко, значит? Ну-ну, подумал я. Братец окончательно пропал с горизонта лет пятнадцать назад, сразу после отцовских похорон. На маминых его уже не было. Он словно испарился. Я понятия не имел, где он, чем занимается, есть ли у него семья, жив он или нет. И вот теперь, оказывается, все эти годы он был-таки жив, а умер только на днях.

— И поскольку Лев Ильич был нашим сотрудником, мне хотелось бы от всего сердца…

— Стоп-стоп-стоп! — Церемонная фраза обещала быть долгой. Я не стал дожидаться, пока хозяин кабинета домучит ее до точки. — Благодарю за сочувствие, я тронут и так далее, но… Прежде чем мы продолжим, хочу знать главное: «вашим сотрудником» — это чьим конкретно? Кто вы вообще такие? Чем вы тут заняты? Или это государственная тайна? Может, мне полагается сначала дать вам подписку о неразглашении?

Юрий Борисович энергично замотал головой.

— Для вас, Роман Ильич, никаких подписок и никаких тайн. Но чтобы ответить на ваши правильные вопросы, мне придется начать издалека. Давным-давно…

Давным-давно в одной отдельно взятой галактике на планете Земля жила-была страна. Называлась она Россия. Так уж вышло, что история ее никогда не была особенно счастливой. Страну не замечали, страну боялись, стране сочувствовали, а в последние четверть века она превратилась в такое гнилое болото, что мир предпочел отгородиться от нее и уже почти махнул рукой. К счастью, ситуация изменилась после известных событий, получивших название Славной Революции 4 декабря. Бороться за гниль никто не захотел, поэтому ржавые скрепы рассыпались. Подлый мир буквально за неделю канул в небытие. Вчерашние хозяева жизни и их слуги шустро расползлись по всему глобусу и забились в глубокие щели. Они сменили имена, паспорта, номера банковских счетов и понадеялись на юридические увертки, а еще больше — на короткую память обывателей и великодушие победителей. Как будто они оказались правы: шли месяцы, а родина официально не преследовала беглых ворюг и кровопийц. Но значило ли это, что о них забыли совсем?..

На самом деле Юрий Борисович говорил длиннее и не так гладко, но я мысленно перестраивал у себя в голове его фразы, отшелушивая ненужные нюансы и оставляя суть.

— …Надеюсь, вам понятно, куда я клоню? — закончил свою тираду хозяин кабинета.

— Более-менее, — сказал я. — Моя родина не злопамятна, но зло помнит и память у нее хорошая. То есть у нас по примеру «Моссад» все-таки разыскивают беглых бывших. Допустим. Но зачем карать тайком? Они, в конце концов, — не террористическая сеть. Тут каждый за себя. Когда этих говнюков находят, не лучше ли идти законным, так сказать, путем? Не проще ли добиваться экстрадиции и преследовать каждого строго по суду?