Андрей Вольмарко - Дебют

— И было бы ещё хорошо, — Джейн резко уселась обратно в кресло, заставив Венделя сбросить оцепенение и снова п однять взгляд на её лицо, — если бы я сама узнала побольше. Например, почему Садках оказался в таком положении.

— Потому что им не нравится наш ярл, — слишком быстро ответил Вендель.

— Им не нравится не наш ярл, а как он взял власть и что с ней собирается делать, — фыркнул Хрольф, игнорируя бешеный взгляд Венделя. — Но ярла не выбирают. Как и братьев, да?

— Да, — проскрипел Вендель, потирая бровь. — Мой брат просто жертва обстоятельств.

Джейн кивнула. О да, разумеется. Все политики — жертва обстоятельств, когда всё идёт наперекосяк.

— Вы меня заинтриговали, я безумно хочу послушать ваши истории о ярле и Садкахе, — кокетливо улыбнулась она Венделю. — Давайте закончим деловую часть и перейдём к разговорам. Только вот… — она протянула Венделю пергамент. — Что это за руны? Я, к стыду своему, давно практиковала северный, так что…

Посол широко усмехнулся.

— Имя нашего ярла, госпожа, и моего брата. Варг Бьярнсон.

Её швырнули в ледяную прорубь. Её бросили в костёр. Раздавили камнем. Ударили прямо под дых.

— Кто? — слова оцарапали пересохшую глотку изнутри и больше походили на хрип умирающего, чем на привычный звонкий поток.

— Варг Бьярнсон, — повторил Вендель, улыбаясь. — Вы слушали о нём, да? Наверное, ту байку про то, как он песней остановил битву?

Все её слышали, чёрт возьми, и это не было байкой! Твою мать, твою мать, твою мать! Как она сразу не догадалась?! Они же похожи как две капли воды!

Она судорожно вздохнула, успокаиваясь. Всё в порядке. Всё хорошо. Это старые дела минувших времён. Оставить, забыть и идти дальше.

Но её рука уже сама потянулась к графину.

— Посол, если не хотите, чтобы я подумала, что лепортийское вино вам не нравится — придётся выпить ещё. Вы же не хотите дипломатического скандала? — произнёс кто-то её губами.

О боги, как же я ненавижу Бьярнсонов. Как же я ненавижу себя.

Джейн всегда восторгалась Мёнхенским театром.

Он был довольно большим и старым, тот театр при Коллегии. Много галерей, огромная сцена, целые лабиринты декораций и склады реквизита. В том здании всё отдавало историей актёрского мастерства, древнейшего искусства обмана.

Только вот Мёнхенский театр казался дешёвкой по сравнению со Старым Имперским Театром.

Он был огромен и напоминал Джейн какой-то заброшенный бастион. Осыпающиеся арки и покосившиеся колонны, обвалившаяся императорская секция, потрескавшиеся ступени скамьи… Боги, даже засыпанной снегом, разваливающийся и обветшалый, он давал сто очков перёд Мёнхенскому. Девушка на мгновение представила, что здесь было во времена Седой Империи — и с трудом подавила дрожь.

Но, как только гонфалоньер опустила взгляд на сцену, ощущение былого величия испарилось без следа. Там, в окружении сидящих на скамьях послушников, спорили два жреца. Дрожащие и слабые голоса разносились эхом над пустыми зрительскими рядами и звучали больше похоже на карканье ворон.

Полтора десятка слушателей да два хриплых и орущих спорщика. Вот и всё великое наследие грандиозных представлений.

Впрочем, Джейн пришла сюда совсем не за представлениями.

Каноник Теобальд сидел в сторонке от всех. По положению капюшона казалось, что он внимательно слушает спорящих. Но, когда Джейн подошла поближе, стало понятно, что старик всё время крошил хлеб и наблюдал за лениво клюющими его голубями.

— Доброе утро, каноник, — весело произнесла Джейн, присаживаясь рядом. От тона первых слов обычно зависит то, как пройдёт вся остальная беседа. Она свой вклад сделала, теперь его ход.

Он поднял на неё морщинистое лицо и добродушно улыбнулся.

— Доброе, ваша милость, доброе, — он улыбался, но глаза всё ещё косились на птиц, а руки сами собой продолжали отрывать от мякиша куски и бросать их в снег. Не лучшее начало. — Не ожидал увидеть вас здесь.

Прозвучало как «А я всё гадал, когда же ты, наконец, припрёшься».

— Это почему же? — она нарисовала на лице улыбку, источая дружелюбие и благодушие. — Гонфалоньер должен появляться везде в своём городе. И в сияющих залах, и в грязных подворотнях.

— Возможно, но только если гонфалоньер высыпается. А вы выглядите очень сонной. Засиделись вчера с послом?

— Северяне отправились домой ещё до полуночи. Мне просто плохо спится, — чёрта с два она признается, что большую часть ночи беспокойно ворочалась на отвратительно мягкой постели, а затем не выдержала, стащила одеяло на пол и почти мгновенно там заснула.

— Плохо спят либо закоренелые грешники, либо ратующие за весь мир святые, — усмехнулся Теобальд. — Вы похожи на грешницу, но, как мне кажется, всё-таки ратуете за мир.

Сомнительная похвала из уст жреца, который предпочитает кормёжку птиц теологическому спору.

— Будем надеяться, что я не только ратую, но и добьюсь чего-то. С помощью богов или хотя бы их жрецов.

Старик медленно повернул голову к птицам, и его отвисшая на шее кожа при этом нелепо качнулась из стороны в сторону, навевая Джейн воспоминания об индюках.

— Мы все в трудах на благо города, ваша милость. Только посмотрите, — он обвёл рукой полукруг скамей-ступеней и рассевшихся на них жрецов. — Мы собираемся здесь каждое утро не потому, что обожаем спорить до хрипоты, а потому, что нам нужно напоминать самим себе, что мы несём слова богов в души людей. Знаете ли, это очень легко забыть за нашими ежедневными делами. Подсчёты храмовых податей, выделения средств богадельням, выслушивания претензий глав кварталов, приёмы, прошения, мольбы… — он замолчал и махнул рукой, швыряя птицам очередную горсть крошек. — Как только закончится спор, все мы разойдёмся по своим делам и до следующего утра снова превратимся в счетоводов, писарей и проверяющих.

— Похоже, вы очень заняты, — разве что только разворовыванием храмовой и городской казны. — Наверное, даже больше, чем все остальные.

— На долю праведных выпадают самые тяжёлые испытания, как говорит Брат-Смерть. Вам, как я слышал, тоже выпало испытание.

— Правда? Какое?

— Испытание смирения, — он поднял голову на тусклое зимнее солнце и сощурился, как ящерица. — Я понимаю, ваша милость, что ваше вето — попытка избежать кровопролития. Но иной раз оно необходимо.

— Но разве боги не против войны, фра Теобальд? Разве они не против кровопролития?

— Ещё ни один бог не начинал и не заканчивал войну, ваша милость. Зато вот люди делают это постоянно. Из-за глупости, из-за алчности, из-за страха, иногда — из отчаянья. Но это всё имеет мало общего с богами.

— А что же тогда жрецы? — не отступала Джейн. — Раз боги сами не вмешиваются — не следует ли вам, его…