Хаджи-Мурат Мугуев - Бриллианты императрицы

Ломаным, малопонятным языком, а больше знаками он объяснил встревоженному начальнику станции, что хочет немедленно же продолжать путь в Тбилиси.

Удивленный хозяин вызвал к телефону переводчика, которому пастор резко и в категорической форме сообщил, что он «здоров, просит доктора больше его не навещать, а немедленно прислать машину, чтобы следовать дальше в Грузию».

— Такси будет только завтра утром. Сейчас вряд ли найдем свободное, уже поздно. Потерпите, пожалуйста, до утра, а к девяти часам такси будет в Ларсе, — сказал переводчик.

Пастор был сух, говорил он по телефону нелюбезно, короткими, отрывистыми фразами, и обеспокоенный этим переводчик осведомился, что с ним, не обидел ли кто из жителей гостя.

— Я просто не в духе. Мне надоело сидеть в этой дыре, но делать нечего. Жду вас завтра к девяти, — вешая трубку, сказал Брухмиллер.

«Идиоты, чтоб вас черт побрал!» — выругал он в сердцах и переводчика, и не понимавших ни его языка, ни его настроения окружающих.

Он молча поужинал, сердито кивнул головой хозяину и лег в постель. Сон не шел к пастору. Мысли о том, что теперь, согласно приказу Гопкинса, ему обязательно нужно будет в Тифлисе пойти на явочную квартиру, чтобы у какой-то «Розочки» получить нужные американцу сведения, пугали его.

«И за что я должен буду работать на этого подлеца? Клада не нашел, денег получил на расходы мало. Вся эта затея с бриллиантами мне самому уже обошлась больше ста фунтов, — вспоминая авансы и разные денежные выдачи князю и его сподручному, вздохнул пастор. — Но нельзя же возвратиться ни с чем? Разве они простят мне, если я даже не попытаюсь встретиться с этой „Розочкой“?.. Что же делать?»

Он вздохнул, перевернулся на бок и продолжал все думать о том, как ему следует поступить в этой ненужной и опасной поездке в Тифлис. Так он проворочался на кровати часов до четырех и наконец, обессиленный, уснул тяжелым и тревожным сном.

Брухмиллер проснулся в восемь, а к девяти приехал переводчик. На этот раз пастор был приветлив со всеми. Он тепло поблагодарил хозяина дома за гостеприимство, хотел даже расплатиться с ним, но начальник станции отвел в сторону руку Брухмиллера, попросив переводчика передать гостю, что «на Кавказе гость — лицо почетное и что упоминание о деньгах — это кровная обида хозяевам». Пастор мило улыбнулся, пожал всем руки, сел в такси и понесся по Военно-Грузинской дороге в Тбилиси.

Когда машина скрылась из виду, переводчик спросил хозяина:

— Что он там рыл?

— Не знаем! — пожимая плечами, ответил начальник. — Как крот, в четырех местах изрыл землю, затем чего-то озлился, швырнул в кусты свою лопату. Видимо, искал что-то.

Туристы, приехавшие в Тбилиси три дня назад, разбились на группы. Одна поехала осматривать старинные достопримечательности Мцхета. Вторая группа осматривала самый город, начиная от частично уцелевшего майдана до Метехского замка и знаменитого Сионского собора, в котором, по традиции, служили грузинские экзархи. Когда туристы обходили тяжелые, несколько мрачные коридоры храма, фотографируя низкие своды, старые иконы, росписи и фрески древнего храма, молодая голландка, вспомнив о тяжело и так внезапно заболевшем Брухмиллере, сказала:

— Как был бы рад видеть этот древний храм наш милый пастор! Ведь церкви и монастыри особенно интересовали бедного Брухмиллера.

— Кстати, господа, какие о нем вести? — щелкнув фотоаппаратом, спросил итальянский художник.

— Вчера ему было значительно лучше. Мы с Густавом, — сказал один из молодых немцев, — вечером звонили в… — он с трудом выговорил: — Ор-ж-кид-се, и нам любезно ответили из Бюро по туристским поездкам, что наш милый пастор поправляется и даже гуляет вокруг того селения, в котором мы оставили его.

— Он уже здоров и, возможно, даже сегодня к вечеру будет здесь, — добавила переводчица. — Мы также запросили о здоровье господина пастора.

— Чудесно! — обрадовались интуристы. — Нам очень не хватает этого милого собеседника.

— Выясните, пожалуйста, когда господин пастор прибудет сюда, чтобы мы могли устроить ему приятную встречу, — попросил переводчицу один из молодых немцев.

— После обеда я созвонюсь с Орджоникидзе и совершенно точно выясню день приезда господина Брухмиллера, — обещала переводчица, и они пошли дальше.

Впереди был еще Метехский замок и поездка на новое, недавно созданное Тбилисское море. Вечером предстояло подняться на фуникулере на гору Давида, возвышавшуюся над городом.

Третья группа туристов уехала в Коджоры, загородное дачное место, и затем должны были посетить знаменитый Ботанический сад.

Шумный, веселый город с его приветливыми, экспансивными обитателями понравился иностранцам.

— Будто бы нахожусь на юге Франции, где-нибудь в Савойе или Лангедоке, — сказала французская студентка.

— Скорее, в Италии. Ей-богу, эти забавные мальчуганы живо напоминают мне нашу неаполитанскую детвору! — поддержал ее итальянский художник.

В те самые часы, когда интуристы знакомились с Тбилиси, Брухмиллер несся на такси мимо развалин замка Тамары, не глядя на суровые, грозно свисающие скалы Дарьяла, не замечая могучей красоты ущелья и не слыша рокота бурных, стремительных вод Терека.

«Все впустую! — в двадцатый раз проносилось в его мозгу. Клад не найден, а впереди опасное посещение неизвестных ему людей. — И на кой черт я ввязался в эту идиотскую авантюру!» — вздыхая, все думал пастор. А машина несла его мимо села Казбеги, мимо сел Сиони и Коби. Вот дорога стала кружить вверх, Терек остался позади, стало прохладней, воздух, холодный и чистый, проник в кабину.

Пастор нехотя глянул в окошко. Все это он не раз видел еще в детстве, когда на арбе, верхом или в дилижансе ездил из Владикавказа в Тифлис.

«И зачем только я впутался в это путешествие!» — снова тоскливо подумал он. Даже красоты перевала, виды с Крестовой горы и спуск в Койшаурскую долину не отвлекли его от тревожных дум.

«Улица Малхаза Дидебури, дом четыре, квартира восемь», — неустанно проносилось в его мозгу.

Часов около пяти пастор приехал в Тбилиси.

Он давно не бывал в нем, почти сорок пять лет отделяли его от того дня, когда он бежал сюда от большевиков. Да, город стал совсем другим. Трудно было узнать в этом роскошном, богатом, с чудесными парками, широкими улицами и отличными европейскими зданиями прежний, несколько провинциальный Тифлис.

Пастор ехал по улицам, когда-то знакомым ему, но все было по-новому, и он не узнавал мест, по которым бродил в прежнее время.

Все было иным — и люди, и город, и время. Брухмиллер насупился и протянул шоферу бумажку с адресом гостиницы, куда надо было ему ехать.