Александр Горский - Большая игра

— Я думаю, до вступления в должность на тебя будут сильно давить.

Батор промолчал, он повернулся лицом к Надиру и внимательно слушал его.

— Я думаю, что он постарается окружить тебя такими людьми, которые смогут тебя контролировать.

Батор ухмыльнулся.

— А такие люди существуют?

— В любом случае, там ты не сможешь окружить себя только своими людьми. Их просто не хватит. Уже сейчас мы, рассылая представителей в регионы перед выборами, столкнулись с нехваткой людей, которые могут представлять нас… достойно.

— А что, кто-то недостойно вел себя? — нахмурился Батор.

— Нет, не беспокойся, с достоинством у нас все в порядке. Я не точно выразился. Посмотри на наших людей, — это джигиты, воины, бойцы. Они за тебя порвут любого. Но у нас нет политиков, нет людей, способных управлять государством, нет людей, которые могут говорить с народом, а народ будет им верить. Весь народ, а не только твои земляки.

— Брат, а ты на что? Ты и будешь говорить, — рассмеялся Батор.

— Э, нет. Я сейчас с тобой говорю и уже устал, так много слов сказал, — рассмеялся в ответ Юсуфов. — За последние десять лет мы отправили очень много молодых людей учиться в столицу. Не все из них, но многие оказались весьма толковыми. Но они все еще очень молоды. Им около тридцати, их не воспримут серьезно.

— Я в этом возрасте уже заменил отца.

— Да, но ты в том возрасте был сыном своего отца. И это значило многое. В любом случае, ты не сможешь сформировать правительство только из своих людей. Парламент его не утвердит. И кто будет премьером?

— Ты сам хочешь? — Жамбаев внимательно смотрел на своего соратника.

— О, нет. Слава Аллаху, я вполне доволен тем положением, которое у меня есть. И потом в столице сыро, туманы, смог. Там трудно ориентироваться, нужен человек, который тебя проведет через этот туман. Хотя бы на первое время.

— Мы с ним говорили про это. Он предложил Фролова, это заместитель главы его администрации. Он когда-то давно уже был премьером, но всего пару месяцев. Потом случился дефолт. Его тогда сильно подставили. Он будет очень стараться, чтобы все получилось.

— Он будет очень стараться, чтобы все получилось у него самого, — недовольно возразил Юсуфов. — Он человек умный, но он очень предан нынешнему президенту. Он вытащил его из депутатов, где тот сидел уже десять лет и чуть не вешался от тоски. А он вернул его в большую игру. Фролов не будет твоим человеком. Нужен кто-то, кто все там знает, но кого не очень любят. Он должен быть сильным, но уязвимым, чтобы не мог повести свою игру.

Надир утомленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Жамбаев вытянул ноги и зевнул. Наверное, Надир прав. Как он сказал? Сильный человек, которого не любят? Ну что же, такой есть у него на примете. Думается, Иван Рудин вполне подходящая кандидатура.

Она бежала по бесконечному полю, усыпанному одуванчиками. Хотя, возможно, это были ромашки. А может быть, здесь были и ромашки, и одуванчики. Белые и желтые пятна мелькали на зеленом травяном фоне. Она бежала босиком по траве, которая наверняка должна была колоть ноги, но, как ни странно, больно вовсе не было. Словно она бежала по мягкой ковровой дорожке. Родители ждали ее в самом конце поля, там, где начиналась небольшая березовая роща. Отец махал ей рукой и что-то кричал, но то ли было слишком далеко, то ли ветер относил слова в сторону, она ничего не слышала. Мама просто стояла рядом с отцом, прижавшись к его плечу, и улыбалась. Вдруг улыбка на ее лице сменилась испугом, она что-то сказала отцу, и тот перестал улыбаться, замахал уже обеими руками.

Он так странно машет. Неужели он хочет взлететь? Нет, он же взрослый и понимает, что люди летать не могут. Даже она это прекрасно знала. Тогда чего он хочет? Что-то от нее? Наверняка так. Но что именно? Она побежала еще быстрее, чтобы скорее узнать, чего же хочет отец, как вдруг поняла, что бежит, не касаясь земли. Точнее, земли под ногами просто не было, а она уже не бежала, а падала. Падала с огромного, скрытого за высокой травой обрыва. Темное, далекое поначалу дно стремительно приближалось. Все, что она успела до того, как наступила темнота, это понять — отец хотел, чтобы она остановилась.

Темнота немного рассеялась, совсем чуть-чуть. Этого было достаточно, чтобы понять, что рядом с ней кто-то есть. Был виден лишь расплывчатый неясный силуэт. Кто этот человек, разглядеть было невозможно, как она ни напрягала глаза. От чрезмерных усилий начала болеть голова, и тогда она сдалась, опустила веки. Вновь стало темно. Но человек, стоящий рядом, никуда не исчез. Она ощутила осторожное касание на своем бедре. Чья-то невидимая, но такая нежная рука скользила по телу, а затем к ней присоединилась и вторая. Эти руки ласкали ее икры, бедра, ягодицы, они не знали запретов и не боялись возражений. На мгновение ей стало стыдно, что она даже не пытается сопротивляться, а потом она поняла, это же он. Это тот, кто имеет право на все это и даже большее. И тогда она подалась всем телом навстречу этим нежным, ласкающим ее рукам, а изо рта вырвалось нечленораздельное, хриплое: «А-а-а…» Как сложно иногда бывает выговорить такое простое слово, такое простое имя — Макс. Этот неудавшийся крик отразился от стен темной пещеры, в которой она находилась все это время, и с силой ударил ее по голове жутким эхом, от которого все внутри скрутило пронзительной болью, и вновь наступила темнота.

Темнота ушла, ушла совсем, но все равно ничего не было видно. А как можно что-то увидеть, если у тебя нет глаз? Но когда у тебя нет глаз с рождения, то ухитряешься обходиться и без них. Она прекрасно слышала легкий шум ветра, играющего листьями деревьев, слышала пробежавшую где-то в высоте белку. Хотя нет, белок было две, совсем молоденькие, и они играли в догонялки. Ей захотелось пить, и она неторопливо направилась к ручью, который звонко журчал в нескольких сотнях метров от нее. С каждым шагом мелодичное журчание ручья слышалось все отчетливее, и все яснее становилось, что ручей журчит не просто так. Он напевал какую-то хорошо ей знакомую песню. Она сделала еще несколько шагов и замерла. Точно, она знает эту мелодию. Как ласково журчат струи этого ручейка, как нежно перебирают они гитарные струны. А вот и запел хозяин волшебной гитары.

Такой прекрасный голос не может принадлежать человеку, это может быть только голос бога. Может статься, что это бог доброты, который сжалится и подарит ей глаза? Она поспешила навстречу этому прекрасному голосу. Но что это? Она вновь замерла. Кто-то посмел все испортить. Какое-то отвратительное, судя по голосу, чудовище осмелилось подпевать самому богу, причем делало это все громче и громче.