Владислав Вишневский - Бумеранг, или Несколько дней из жизни В.В.

— Для вас — нет проблем. Как скажете… И ребята отдохнут. Только…

— Что только, что, говори, не стесняйся. Деньги?

— Нет-нет, деньги ещё есть. Спасибо вам и премьеру. Тут это, как бы нам Саакашвили, дядя Паша, праздник не испортил, бузит. Разведка докладывает, снова какую-то пакость его вояки на границе замышляет. Не могли бы вы…

— Могу. Конечно, могу… По старой памяти… Сейчас же переговорю с Мишико. Он хоть и упрямый, но я знаю, что ему надо. Решим проблему.

— Вот, спасибо, дядя Паша, я у вас в долгу. А чечен долги всегда отдаёт, вы знаете.

— Знаю, знаю. И помню, ценю! Так ты уж…

— Всё сделаю, дядя Паша, всё! Спасибо, дорогой, что не забываете меня и мой маленький, бедный народ. Приезжайте в гости.

— Ладно, дорогой, не обещаю, но по возможности.

— Всего доброго. — И в трубке вновь возникли праздничные звуки барабанов и гармони, и оборвались.

Старик, придвинул чашку с остывшим чаем, думая о своём, рассеянно подвинул к себе вазочку с сушками… Но вновь взял телефон. Следующим абонентом у него был президент Грузии.

— Мишико, это Павел Русинович, здравствуй, дорогой, узнаёшь?

— О, дядя Паша! Конечно, узнал. Оле-оле-оле-оле, Россия! Россия, вперёд! Какими судьбами? Тысячу лет будете жить, генацвале, только что вас вспоминал.

— Ну, дорогой, так много мне не надо. Эти бы достойно прожить…

— Чтоб не жёг позор за бесцельно прожитые годы, да? — хохотнул голос в телефоне. — Тогда переезжайте ко мне. Приглашаю. У нас здесь горы, вино, море, девушки… Вах! Точно тысячу лет проживёте. Мы же не Россия, мы — Грузия.

— Да знаю, Мишико, знаю. Но я человек старой закваски, без своей земли зачахну, как полынь на полосе. Я и так то…

— Ой, товарищ генерал-полковник, не наговаривайте, ой, не наговаривайте. Мне б ваше здоровье, дядь Паша, и ваши…

— Деньги, Мишико?

— Нет, дядя Паша, и деньги, кстати, тоже, но, главное, ваш авторитет, ваши возможности.

— А мы поменяемся. Тебе немножко денег, а мне спокойствие.

— Не понял.

— Я знаю, что твои военные что-то замутить на границе собираются.

— Ну, дядь Паша, вы и даёте. Вот что значит русская разведка. Куда моим воякам! Разгоню. Опять утечка. Дядь Паша, по дружбе, скажите, кто вам слил?

— Не скажу. Секрет. Так ты уж распорядись там, господин Главнокомандующий…

— Если надо, дядя Паша, за небольшую плату…

— Договорились, номера счетов я знаю.

— Да я знаю, что вы знаете.

— Потому что ценю дружбу и помню.

— И я ценю, и я помню. Недели на три- четыре.

— На месяц.

— На месяц? Это сложно… Ладно, пусть так, договорились! Слово джигита. То есть президента.

— Джигита лучше.

— Замётано.

И ещё один звонок до обеда сделал Павел Русинович. Первому заместителю председателя ЦИК КПРФ.

— Иван Иванович, ты? Здравствуй. — Поздоровался он, когда ему ответили.

— Кто это? Как вы…

— Не узнал, чертяка? Это я, Павел Русинович.

— А дядя Паша, извините, замотался, богатым будете. Извините! У нас тут запарка, к внеочередному Пленуму готовимся.

— Спасибо. Я по делу. Ты заметил, наш премьер-министр риторику вроде изменил. Не заметил? А ведь через пару деньков премьер станет президентом.

— Как же, как же, хоть сейчас его в члены ЦК. Что случилось? Или это ваша работа?

— Ну, наша не наша, я думаю общая. Люди умнеют, прозревают, возможно и наш премьер меняет ориентацию.

— Я серьёзно, без шуток, мы с Геннадием Андреевичем так удивились, он даже приостановил подачу заявления на нас в Конституционный суд, представляете? От премьера такого услышать, будущего президента, это… если не хитрый ход какой… Это победа!

— Ну, не победа ещё, но и не хитрый ход, я думаю. Просто прозревают люди, премьеры тоже. Ты, кстати, со своим Зюгановичем поменьше делись, Возможно именно тебе придётся компартию страны скоро возглавить. Ты же моложе его? Моложе. А у нас, сам знаешь, дорогу молодым. Так было, думаю, и дальше так же будет. Похоже, ваше время, приходит, товарищ маузер, как говорил Маяковский.

— Дядь Паша, Павел Русинович, вы думаете, что… всё как раньше, в СССР?

— Я тебе ничего не говорил, ты сам всё знаешь и понимаешь. Пока молчок! Ну всё, извини, что оторвал. Готовься к своему Пленуму. Удачи.

И ещё один звонок, уже из секретной комнаты. С применением искажения голоса, и недоступности идентификации.

— Господин министр, здравия желаю. Не трудитесь узнать, мы не знакомы. У нас одна просьба, в ближайшие три недели сделайте милость, закройте выход в Интернет всякой жёлтой прессе и гнилым блогерам. Кто, кто, — конь в пальто! Я же говорю, не трудитесь. Руки у нас длинные, как вы уже поняли, с вас первого и спросим. Короче, чтобы ни одна мразь не бросила тень на премьер-министра, будущего президента. Вы, надеюсь, поняли. — И отключился.

Отключил питание компьютера, посидел в кресле, вышел в кабинет, закрыл за собой дверь секретной комнаты. Замок мягко щёлкнул.

— Вот так, мальчик. — Пробурчал он сам себе. — Будь ты хоть министр связи и коммуникаций всей Вселенной, ты и будешь у нас крайним. Не надо было высовываться.

Старик потянулся, посмотрел на часы — пора и на обед.

Его основной помощник, молодой человек с военной выправкой, находясь в приёмной, тоже в этот момент посмотрел на часы, и повернулся лицом к двери кабинета шефа. Она беззвучно открылась.

— Пора на обед, господа-товарищи, — закрывая за собой бесшумную дверь, заметил Павел Русинович. — Всем приятного аппетита, — и направился к выходу. Помощник, почтительно сопровождая, шёл рядом, до выхода.

И так всегда, так каждый день.

«Вот попал, вот попал. Предатели! Суки! Подставили и заменили… Подставили и заменили. Это переворот. Конечно, переворот. Государственный, причём. Самый что ни на есть… И кого подставили, кого и кто? Расстрелять. Расстреля-ать. Всех расстрелять. Только расстрел… Это же надо на кого замахнулись. На самое высокое лицо в Государстве. На… меня! Суки! Сволочи! Меня подставили, меня заменили… Меня… Ах, вы ж, суки… ах, вы ж… предатели… С руки ели, а я им ещё ордена давал, деньги, звания, проступки прощал… А они… Неблагодарные! И когда? Когда? Перед самым моим президентством! Менты поганые! ФСО засраное. ФСБ подлючее! Предатели! Это же хуже подсечки, хуже…», тревожно билось в голове премьера, при этом лицо его внешне оставалось спокойным, точнее замороженным. Только тревожно пульсировали тоненькие жилки на висках, выдавая высокое нервное напряжение. Глубоко дыша, премьер машинально помассировал виски, сжал затылок. Ответы в голову не приходили. Идеи бились в голове, как картофелины на вибросите, суматошно и бессистемно, только давление поднимали. И что ему дальше делать он не знал.

Ухватился за одну тонкую мысль: нужно встретиться с Надеждой-Наденькой, она поймёт, посоветует, пожалеет… Она… Хотя бы!