Юрий Скуратов - Кто убил Влада Листьева?

— Не надо.

— Почему?

— Я за рулем.

— Тогда я выпью один.

— Запрещаю, — сказал Влад.

— Почему? — удивился Зюзбашев.

— Кругом подчиненные. При подчиненных пить нельзя. Понял?

Зюзбашев неверяще тряхнул головой:

— Влад, ты ли это?

— Я!

— Еще вчера ты не был таким. Сегодня в тебе появилось что-то «совковое».

— А не все в «совке» было так уж и плохо.

— Глазам своим не верю, Влад. И это говоришь ты, признанный демократ?

— Это говорю я, — сказал Влад и, повернувшись к видеоинженеру — полной женщине с лихими усиками, выросшими над верхней губой, махнул рукой: включай, мол, агрегат.

В душном зальчике погас свет.

На экране появилась отрезанная мужская голова. Остекленевшие, тускло сосредоточившиеся на чем-то неведомом темные глаза смотрели в упор на Влада: он невольно вздрогнул, вжался крестцом в сиденье кресла, пробормотал сипло, словно не верил тому, что видел:

— Что это?

В зале неслышно возник режиссер — гибкий человек со скользким взглядом, обладавший невесомой поступью разведчика либо траппера — опытного охотника, он всегда появлялся невидимо и неслышимо.

— Голова неопознанного гражданина. Позавчера ночью милиционеры нашли прямо под стенами Кремля, в Александровском саду, в мешке.

— А где… Где все остальное? Руки, ноги, торс?

— Тело ищут. Пока не отыскали. Но каков взгляд у головы, а? Правда впечатляет? — Режиссер еще что-то продолжал говорить, но Влад уже не слышал его, уши словно бы забило пробками, был слышен только странный внутренний звон, то усиливающийся, то затихающий.

Он закрыл глаза и махнул рукой.

— С этим все понятно. Страшные кадры. Давайте дальше.

— Дальше — обычная расчлененка. Если с отрубленной мужской головой — полная творческая ясность, то… — Режиссер так и произнес «полная творческая ясность». Влад, к которому эти слова все-таки пробились сквозь вату, не дал режиссеру договорить и недоуменно повернул к нему голову:

— Не понял.

Режиссер азартно взмахнул рукой.

— С этой головой я могу сочинить такую развесистую клюкву, такую романтическую историю, что любая баба Маня реветь будет, как корова. А расчлененка — это что… Это обычные кассеты с мусором.

На экране возникли туго набитые хозяйственные сумки — мятые, обтерханные, со старыми разъезжающимися молниями… Вот чьи-то красные набухшие руки расстегнули молнию на одной из сумок — обнажилось нутро, прикрытое газетой. Затем невидимый человек пальцем приподнял край газеты. Под газетой было мясо, обыкновенное мясо, много мяса, килограммов сорок.

— Что это? — спросил Влад.

— Я же сказал — расчлененка. — Режиссер улыбался. У него было лицо человека, очень довольного жизнью. — Разделанный на куски человек.

У Влада невольно, сами по себе передернулись плечи. Он не стал больше ничего спрашивать у режиссера. Зюзбашев заметил нервозное состояние Влада, скосил на него взгляд.

— Не дергайся, старик. Это — обычная бытовуха, которой сейчас полон каждый московский квартал.

Невидимый человек извлек из сумки большой кусок мяса, развернул его. Это оказалась часть женской грудной клетки.

— Чье это тело, установлено? — спросил у режиссера Зюзбашев.

— Да. — Режиссер порылся в кармане, достал маленький дамский блокнотик. — Это… это Мумкина Елена Сергеевна, двадцати двух лет, официантка кафе «Дядя Саша». Ее прямо в кафе сняли двое кавказцев и увезли к себе на квартиру. Там что-то не поделили и разделали… Вон как ловко бабенку разрубили. — Режиссер меленько, как-то скрипуче, будто птица, рассмеялся. — Один из кавказцев, как оказалось, работал раньше в мясном отделе гастронома.

— А сейчас где работает?

— На Савеловском рынке, тоже мясником.

— Картина ясная, — сказал Зюзбашев и скомандовал: — Давайте следующий сюжет. — Наклонился к Владу: — Или ты хочешь смотреть это дальше?

Влад отрицательно качнул головой:

— Нет, не хочу.

— Следующий сюжет — также расчлененка, — прежним веселым голосом произнес режиссер. — В лесопарке «Битцево» нашли два мужских тела. Кусками были зарыты в различных местах парка.

На экране возникла длинноносая, остроухая овчарка, торопливо перебегающая от куста к кусту. Вот она остановилась у одного из кустов и, задрав голову, завыла. Тотчас в землю вонзилась лопата. Микрофон находился рядом с лопатой — очень скоро скрежет ее сделался нестерпимым.

— Уберите звук! — неожиданно вскинувшись в своем кресле, закричал Влад.

Звук убрали. Вскоре из земли был извлечен большой полиэтиленовый пакет. На сгибе полиэтилен разошелся, и в разрыв высунулась рука со скрюченными пальцами. На одном поблескивал перстень. Убийцы его даже не сняли.

— Это что, бандитская разборка? — спросил Зюзбашев.

— Она самая, — сказал режиссер.

— Кто с кем разбирался?

— Банда вора в законе по кличке Хозяин с какими-то мелкими отморозками, по ошибке забравшимися в чужую машину.

— Так ли это? Отморозки золотые перстни не носят.

— Смотря какие отморозки. Среди них встречаются и так называемые крупняки. А в основном это — да, действительно, обычные отморозки.

Из-под другого куста, около которого также исполнила свою традиционную песню овчарка, вытащили еще один полиэтиленовый пакет, перевязанный проволокой. Затем в камеру заинтересованно глянула овчарка, исчезла, и перед глазами предстал полиэтиленовый пакет, уже развернутый. На пленке, к которой прилипли кровавые сгустки, лежал обрубок человеческого тела, отсеченный снизу по колени, сверху — по край грудной клетки. В том, что это был мужчина, можно было не сомневаться — мужское достоинство присутствовало, топорщилось на трупе, было выставлено напоказ, словно паспорт при переходе примерного гражданина через границу.

Влад закрыл глаза и покрутил головой — ему показалось, что от увиденного его сейчас вырвет.

— Следующий сюжет! — скомандовал Зюзбашев.

Изображение на экране на мгновение остановилось, потом, рассеченное несколькими дрожащими горизонтальными строчками, потекло вверх. Когда экран замер, на Влада в упор глянули глаза еще одного убитого человека — застывшие в ужасе и одновременно — в некоем укоре, остекленевшие, с яркими световыми бликами, очень похожими на два жарких костерка, прилипших к белкам…

— Бр-р! — передернул плечами Зюзбашев. — Кто это?

Режиссер оглянулся на Влада — тот молчал, и тогда режиссер шустро зашуровал пальцами по листкам своего блокнота.

— Это банкир, — сказал он. — Был похищен из дома в канун католического Рождества — 24 декабря 1994 года. Его пытали, — сказал режиссер и умолк…

Камера отодвинулась от замученного человека на несколько метров. Руки у банкира были связаны проволокой и притянуты к отопительной батарее — мощной, чугунной, старого образца.