Юрий Скуратов - Кто убил Влада Листьева?

Телефон правительственной связи молчал. У Бейлиса потемнело лицо, губы сами собой сжались в тонкую твердую линию, и он опять с прежним пренебрежением швырнул трубку на аппарат.

Выругался, ни к кому не обращаясь:

— Суки!

Выложил перед собою аппараты мобильной связи — разноцветные, с новыми чипами, номера которых пока еще ни одна собака на свете не знает и уж тем более не знают чекисты, пасущие его в телефонном эфире. Мобильники ему нравились. Он довольно мотнул головой и, взяв один аккуратный аппарат розового с жемчужным патом цвета, набрал телефон Кржижановского, тоже мобильный, о котором Кржижановский говорил: «Это самый, самый, самый…», намекая на близость этого номера к душе и сердцу, но вместо зычного тембра Кржижановского в аппарате зазвучал мелодичный женский голосок:

— Вызываемый вами номер временно отключен либо находится вне зоны действия.

— Сука! — вновь выругался Бейлис, на этот раз обращаясь к симпатичному голосу, повторил надсаженно, хрипло: — Сука!

И Вельский, и Катышев, и Трибой одновременно ощутили, что интерес к делу об убийстве Влада со стороны Кремля угас. Собственно, и раньше не ощущалось особого «педалирования», как любил выражаться новый глава президентской администрации — большой мастак по части изобретения новых слов. Этого просто боялись делать. Но вот напряжение, натянутость струн чувствовались буквально физически — потому с Вельским так выжидательно, с неким опасением и одновременно неприятием разговаривали и президентская дочь, и глава администрации… Если тогда даже воздух звенел, то сейчас воздух звенеть перестал.

Трибой зашел к генеральному прокурору.

— Георгий Ильич, неужели настало время, когда из Кремля к нам не будут идти «указивки»? Ведь за две недели ни одной.

— Там попросту перестали интересоваться нами, Михаил Борисович.

— И из МВД никаких ложных посылов… Ни одного отвлекающего движения. Будто уснули коллеги. — Слово «коллеги» Катышев произнес подтрунивающим тоном.

— Еще недавно я пробовал прорваться к президенту. — Вельский махнул рукой.

— А сейчас?

— Сейчас уже не хочется. Сейчас я уже чувствую — конец близок.

Катышев крякнул и, опустив голову, выпил стопку какого-то очень крепкого напитка.

— Неужели беззаконие одолеет закон?

— Одолеет. — Вельский печально усмехнулся. — Считайте, что уже одолел. Знаете о том, что Алмазова сняли?

— Слышал, факт этот очень меня опечалил. — Лицо у Катышева обвяло.

— Я с высочайшим уважением относился и отношусь к этому человеку, хотя такой… скажем, дружбы между нами не было, — сказал Вельский, — несколько раз встречались, беседовали на разные темы. Последний раз это было на дне рождения у директора Службы внешней разведки.

Вельский замолчал, Катышев не замедлил подхватить его речь, тряхнул головой:

— Прекрасный человек, принципиальный, всегда имел свою позицию.

— Собственно, он создатель налоговой полиции.

— Сколько его ни давили — ни разу не продавили. Алмазов превосходно держал удар. Как настоящий офицер.

— И все-таки, Георгий Ильич… а если еще раз сделать попытку попасть к президенту? А? Чтобы все точки были расставлены.

В ответ Вельский отрицательно покачал головой. На лице Катышева возникла улыбка. Катышев обладал завидным свойством даже неприятные сообщения принимать с улыбкой — то ли это была черта характера, переданная ему с молоком матери, то ли научился этому в своем вологодском прошлом — Катышев начинал карьеру в тех краях. Вельский всегда завидовал его спокойствию, его улыбке, сосредоточенности, умению выкладываться до конца. При всем том Катышев умел быть жестким человеком, и в глаза начальству, не стесняясь, говорил то, что думал, только смуглая кожа на висках покрывалась в этот момент крохотными белесыми пятнышками да на лбу проступал мелкий, едва приметный пот — свидетельство того, что человек волнуется.

Когда Гайданов — после «вечного ИО» — стал проводить в Генпрокуратуре слишком частые коллегии, будто топтучки в редакциях, где обсуждают разные мелочи, вплоть до того, каким шрифтом давать заметку о том, что на работу в газету требуется уборщица тетя Маня, Катышев был первым, кто выступил против. Нельзя дергать людей по мелочам, отвлекать их на многочасовые коллегии, дел и без того полно, как негоже и занимать чужой кабинет не по праву, — в общем, он не стесняясь, высказал Гайданову прямо в лицо то, что думает… Гайданов только беспомощно разводил руками да крутил головой из стороны в сторону — ответить Катышеву ему было нечем.

Еще одно качество отличало Катышева — он был беззаветно предан закону. «Именно такой человек должен командовать российским следствием», — в свое время решил Вельский и подал на него документы президенту с просьбой утвердить Михаила Борисовича Катышева заместителем генерального прокурора. И тот издал указ. С другой стороны, поставь Вельский на следствие другого человека, не Катышева — более гибкого, прислушивающегося к политическим выкрикам, у него не было бы проблем с Семьей… Зато коллеги, особенно за рубежом, смотрели бы на Российскую прокуратуру косо: слишком прогибается перед власть имущими.

Нет, Катышев, Катышев и только Катышев!

— Прорываться к президенту бесполезно, Михаил Борисович. Вы же сами все прекрасно видите…

Катышев коснулся пальцем виска, то ли хотел козырнуть по-солдатски, то ли стереть бледную чешуйку — пятнышко, проступившее на коже, прошел к приставному столику. Сел.

— Не знаю, что и сказать. Если только сталинское «Попытка — не пытка», но не могу.

— Почему сталинское?

— Говорят, он очень любил эту пословицу. И спрашивал, глядя на Берию: «Правда, товарищ Берия?»

— Проситься на прием бесполезно, Михаил Борисович. Особенно с делами об убийстве Влада, Димы Холодова и другими. Да вы все это лучше меня знаете. С каждой фамилией, с каждым убийством обязательно кто-нибудь из сильных мира сего связан. Куда ни плюнь — обязательно в кого-нибудь попадешь — то в Чубайса, то в Кржижановского, то в дочку самого царя, то еще в кого-нибудь, так что боюсь… Думаю, что президент это понял и теперь сам постарался вычеркнуть меня из списка лиц, приближенных к трону. Я теперь не нужен ему… Такой не нужен, Михаил Борисович, — специально подчеркнул Вельский. — Чую, не за горами час, когда на Малой Дмитровке появится новый генпрокурор.

— Свят, свят, свят, Георгий Ильич! — Катышев со всегдашней своей улыбкой сплюнул через левое плечо. Глаза у него неожиданно сделались виноватыми. — Не надо никаких перемен. Как там говорят французы? «Лучшая новость — отсутствие всяких новостей»? Так вот, не надо нам никаких новостей по части перемен.