Пьер Реми - Бессмертный город

— У тебя в Париже жених? Любовник?

Она улыбнулась: никого у нее нет. В конце концов она позволила ему поцеловать ее, но дала понять, что больше ему рассчитывать не на что.

— Почему? — снова спросил он.

— Потому что я не хочу, — вновь улыбнулась она. И пояснила, что в свои двадцать четыре года еще ни разу не была с мужчиной, за что он почти влюбился в нее. Эти прогулки и признания продолжались все оставшиеся дни. Она рассказывала ему о своих друзьях, любимых книгах, а он только удивлялся, почему Антуанетта никогда не упоминала о ней. Остальные также много говорили о литературе и о вероятности смены кабинета. Один из гостей, врач, заверив слушателей в надежности источников, вполголоса поведал о недуге, которым страдает глава правительства: воспаленное лицо, провалившиеся щеки, распухшие кисти рук, — и назвал по-ученому болезнь, о неумолимости которой всем было хорошо известно. Но Жюльен почти не слушал, а когда заговаривали о его предстоящем отъезде в Н., он вздрагивал, словно речь шла о ком-то другом.

Однажды ночью, в полнолуние, Жюльен предложил Анне отправиться посмотреть горную деревню, эти каменные лачуги, то там то сям раскиданные по пустошам за деревнями Горд и Кабриер-д’Авиньон. В машине Жака они добрались до начала тропинки, пробитой прямо в скале, затем двинулись по ней пешком при лунном свете. Словно плашмя лежащие на огромной природной слегка наклонной плите, лачуги, окруженные и связанные между собой заборами, соответствовали тому представлению, которое составилось у Жюльена о затерянной высоко в Андах деревне. Некоторое время они шли среди нагромождения безлюдных домишек, затем Жюльен остановился и поцеловал Анну нежнее, чем обычно. Губы девушки были холодны, и ему пришло в голову, что, стоя посреди этой каменной деревни, освещенной голубоватым лунным светом, они образуют как бы скульптурную группу из камня, неподвижную и окоченевшую.

В этот миг совсем рядом с ними раздался выстрел, и они услышали, как застучала по скалам крупная дробь. Испуганная Анна прижалась к Жюльену, но ему захотелось узнать, кто это стреляет, да еще при свете полной луны. Он отстранился, взял девушку за руку и двинулся вдоль стен. Вокруг гулко раздавался звук их собственных шагов, больше ничего. Ни увидеть, ни услышать незадачливого стрелка, укрывавшегося среди каменных хибар, им не удалось. Когда они вернулись и рассказали, что с ними произошло, никто им не поверил, а Жак заявил, что им это приснилось.

— Вы перепутали гром ружейный и гром небесный, — скаламбурил Дени, литератор.

Все засмеялись, Жюльену не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. Анна сохранила серьезность. На другой день он впервые спросил ее, приедет ли она к нему в Н., и получил утвердительный ответ. Но чем ближе подходил день отъезда, тем меньше думал о нем Жюльен.

Вечером 31 декабря в соседнем замке устроили праздник. Всех приглашенных попросили одеться в белое. Жюльен облачился в широкий пастуший плащ, привезенный Жаку в подарок его другом из Калабрии, а Антуанетта закутала сестру в кусок вышедшего из моды крепдешина, купленного на рынке в Апте. Когда они явились на празднество, десятка три приглашенных уже потягивали шампанское под романскими сводами. Там было несколько юных девушек, две из них завели с Жюльеном разговор, сказав, что знают от родителей о его назначении в Н.

— Нельзя ли навестить вас там? — спросила та из них, что была постарше, ей не было еще восемнадцати.

Ее серьезный тон был лишь слегка шутливым, и Жюльен ощутил прилив радости от того, что вызывает интерес сразу у двух молоденьких девушек. Он выпил лишку, много разглагольствовал и некоторое время спустя обнаружил, что находится среди юношей и девушек, которые вспоминают Н., где уже успели побывать. Он поискал Анну глазами, не увидел ее и отправился бродить среди друзей и незнакомых ему людей.

Анна сидела на ступеньках каменной лестницы. Ее грустный вид также вызвал в нем чувство, похожее на удовлетворение. Он прижал ее к себе; чуть-чуть пьяная, податливая, она не сопротивлялась, но, когда они вернулись, она, как и в прошлые ночи, отказалась пойти к нему.

Три дня спустя он вернулся в Париж, а еще через три дня сел в ночной поезд до Н. Анна провожала его.

Жюльен проснулся от тишины. Всю ночь равномерное покачивание вагона и тысячи разных звуков — скрежет по рельсам, шаги в коридоре, голос из репродуктора, сначала на французском, затем на том языке, что на месяцы, а то и на годы станет его языком, сопровождали его во сне. Вытянувшись на полке одноместного купе, по старинке украшенного маркетри, чувственно поскрипывавшей у его уха, он отдался глубокой дреме, прорезаемой мимолетными снами, от которых при пробуждении не оставалось ничего, кроме приятного ощущения. Он пребывал в состоянии некой эйфории, связанной с дорожным возбуждением и ожиданием того, что ждет его впереди.

А затем наступила тишина, он очнулся и приподнял занавеску на окне. Все было белым-бело, снег падал тяжелыми хлопьями.

Жюльену вдруг стало холодно. Отопление не работало. Наспех одевшись, он вышел в коридор. Группа пассажиров уже обступила там проводника. Подойдя ближе, Жюльен узнал, что поезд встал в нескольких километрах от Н.: от мороза замерзли стрелки, пути занесло снегом.

— Мы почти приехали?

Проводник покачал головой: поезд уже давно стоял на небольшом вокзале в В., в получасе езды от Н., но он не счел нужным будить пассажиров, так как начальник состава на последней границе предупредил его, что пути к Н. еще не расчищены.

— Стрелки поливают кипятком, видать, здесь никогда не было таких холодов, как этой ночью!

Он добавил, что отопительная система поезда в неисправности, и посоветовал пассажирам вернуться в купе и хорошенько укрыться.

— С такими темпами, как у них, неизвестно, сколько это еще продлится!

В голосе проводника сквозило презрение к южанам, внезапно застигнутым среднеевропейскими холодами, которых им так хотелось избежать.

Дрожа от холода, Жюльен заперся в купе и вытащил из чемодана теплые вещи. Приподнятого настроения как не бывало. Когда он двадцать лет тому назад был в Н. со своей женой (тогда он был женат), стояла весна, и Н. был вполне южным городом с разлитой в воздухе теплынью, так разительно отличающимся от Парижа с его холодным и печальным дождичком. Цвела мимоза, на террасы и в сады уже выставили большие керамические горшки с лимонными и апельсиновыми деревцами. И сейчас, пусть даже посреди зимы, попасть в заснеженный город вдруг показалось ему нелепым: что-то было не так, хуже того, ему стало очень не по себе.

Он натянул белый пуловер из толстой шерсти, куртку на меху, которую прихватил с собой «на всякий случай», обмотал шею шарфом. Вновь подсел к окну: прямо перед ним, точно вмещаясь в оконный проем, виднелась табличка, на которой белым по голубому было выведено название городка, где застрял поезд; падающий за окном снег потихоньку затушевывал надпись.