Энцо Руссо - Логово горностаев. Принудительное поселение

— Идешь заправиться? — приветствовал его коллега Люпика. За два года он впервые увидел Люпику без фотокопий под мышкой.

— Да. А ты?

— Гм… каждый день мечтаю смыться пораньше, но…

Дежурный сидел на своем месте с таким видом, словно никуда и не отлучался.

Уже много лет подряд прокурор Рима непрерывно твердил, что скоро уйдет в отставку. Целая серия неудач в служебной карьере за последние годы еще больше усилила его вечную привычку ворчать и жаловаться. Тем не менее он занимал такое положение, что его разглагольствования слушали внимательно, причем был настолько глуп, что внимание собеседников принимал за чистую монету.

— Дорогие мои, — приветствовал он гостей, бесстыдно выставляя напоказ свою ослепительную, как у киноактера, вставную челюсть. Тут он наклонился поцеловать ручки дамам, и челюсть чуть не выпала у него изо рта. — Благодарю, что пришли.

— Поздравляем!

— Спасибо, дорогой. О, Якопетти!

— Синьор прокурор…

— Поздравляем.

— Поздравляем.

— Спасибо, спасибо. Как поживаете, Балестрини?

— Ничего, потихоньку. А вы как себя чувствуете?

Гости испуганно переглянулись. Де Леонибус, стоявший за спиной хозяина дома, укоризненно покачал головой, на что Балестрини ответил лишь растерянным взглядом.

— Ну как я могу себя чувствовать? Мое счастье, что скоро в отставку, только это и помогает справляться со всеми болезнями, которые…

Прокурорша, болтавшая с дамами в другой комнате, с любезной улыбкой обернулась к вновь вошедшим, среди которых не хватало только Балестрини.

— А где мой супруг? Разве он был не с вами?

— Наверно, он задержался с Балестрини, — улыбнулся Фонтана, но его улыбка осталась без ответа. Прокурорша уважала субординацию: она была не прочь пошутить над странностями мужа, но только не с претором [10] Одна из низших должностей в итальянской судебной системе, районный судья. .

— Не хотите ли чего-нибудь выпить?

В гостиной собралось уже немало народа, не меньше, наверно, было и в кабинете-библиотеке, где над всеми царил написанный маслом портрет прокурора в натуральную величину. На портрете он выглядел чуть моложе и чуть менее измученным своими подлинными и мнимыми болезнями. Средний возраст гостей и в кабинете, и в гостиной был весьма солиден. И мужчины, которые, входя, разумеется, поздравляли прокурора с днем рождения, выражая свои наилучшие пожелания, и дамы, которые не были с прокуроршей на «ты», поступали так исключительно потому, что не были в близких отношениях с хозяевами, а не потому, что были моложе.

— Смотрите, сам префект столицы, — прошептал Де Леонибус, указывая глазами на маленького человечка. Работники прокуратуры кучкой сбились в углу, и, возможно, поэтому казалось, что в гостиной просторно. Гости все продолжали прибывать, среди них мелькали известные лица. Несколько адвокатов, парочка военных, двое-трое высших судейских чинов — все было дозировано с аптекарской точностью. Остальные — судейские, равные по рангу хозяину дома.

— И в этом году мы самые последние в классе, — сказал, усмехаясь, Якопетти, но Фонтана энергично покачал головой.

— Ты что, забыл, я-то всего лишь претор? Практически представитель младшего командного состава. Так что вы лишь предпоследние в классе. А, вот и наш Андреа, оглушенный, но целый и невредимый.

Балестрини тяжело плюхнулся на диван, изображая всем своим видом мучительное страдание.

— Что такое?

— Артрит, — простонал он. И продолжал, подражая тоненькому голоску прокурора: — Ах, ничего особенного… Но руки, понимаешь, руки, утратили всякую гибкость. Знаешь, что такое «одеревенеть»? Конечно, ничего страшного, пустяки… Но какая боль!

Неожиданно перед ними выросла пожилая служанка и, не колеблясь, обратилась прямо к Витторио Де Леонибусу, вероятно привлеченная импозантностью его стокилограммовой фигуры:

— Доктор Балестрини?

— Нет. Это вон тот господин в очках, — ответил Де Леонибус, говоря о Балестрини так, словно тот находился в десяти метрах от него. Женщина, однако, не смутилась и повернулась к Балестрини:

— Вас к телефону, в библиотеке.

— Что-нибудь с девочкой! — воскликнула Рената, стремительно приподнявшись. Сегодня они оставили дочку с новой приходящей няней, девушкой, которая показалась им совсем неопытной.

— Погоди. Если понадобится, я тебя позову.

Войдя в библиотеку, Балестрини несколько смутился. Прокурор разглагольствовал в окружении трех-четырех господ более чем почтенного возраста. Он тотчас же умолк и с любопытством уставился на Балестрини, заставив и других повернуться в его сторону. По счастью, спрашивать, где телефон, оказалось не нужно: аппарат стоял на виду на маленьком столике. Балестрини взял трубку:

— Слушаю.

— Говорит Де Дженнаро.

Балестрини испытал скорее облегчение, чем изумление. Между тем старики продолжили разговор.

— Извините, что беспокою вас… няня сказала, что вас нет дома, и дала этот номер.

— Да-да, мы в гостях у прокурора…

— Ах, вот почему номер показался мне знакомым!

— Слушаю вас, капитан.

— Дело вот в чем: я только что закончил обыск на складе у Россетти.

— И что же?

— Там я нашел это.

Балестрини, прежде чем до него дошел смысл слов капитана, секунду-другую собирался с мыслями. О колбаснике, честно признаться, он совсем забыл.

— На дне одного из ящиков мы обнаружили еще пакет тротила. А также ручные гранаты — «лимонки» и противотанковые. Целую дюжину.

— Это уже серьезно, — процедил Балестрини сквозь зубы; на другом конце провода ему ответило молчание, выражающее полное с ним согласие. Затем Де Дженнаро добавил:

— Больше ничего нет.

— А что говорит Россетти?

— Мол, ничего об этом не знает. Что это ящик с колбасами… Да, я забыл сказать: тротил и гранаты лежали под колбасами…

— Так…

— Или ящик ему доставили уже с такой начинкой. Или взрывчатку и гранаты кто-то подсунул позже, тайком от него.

— Да, хитер. Ну, утро вечера мудренее. Посмотрим, что он придумает наутро. А пока что я доложу обо всем прокурору.

— Как вы думаете, доктор, не надо ли его отпустить?

— Нет… не получится.

— А может, лучше его оставить еще погулять на свободе и не спускать глаз? Рано или поздно выплывут какие-нибудь связи. Вообще-то он полный идиот: через некоторое время наверняка успокоится и чем-нибудь себя выдаст. Что вы на это скажете?

— Отлично.

Мгновение Балестрини колебался. Прокурор между тем продолжал распространяться перед внимавшими ему слушателями на свою любимую тему — о Верховном судебном совете. Его помощники все до одного могли бы повторить наизусть любимое изречение старика: «Во время фашизма давление со стороны политической власти проявлялось очень редко, — легкое покашливание. — Хотя особые трибуналы были все-таки созданы, чтобы работать спокойнее и без помех. Но с тех пор, как учредили Верховный судебный совет, черт бы его побрал, наш орган самоуправления…»