Иван Рядченко - Приглашение в ад

— Вы католик, Анджей?

— Нет, я коммунист.

— Вы хотите установить в Польше диктатуру пролетариата?

— Я хочу, чтобы моя страна была свободной в выборе социального строя. И независимой.

— Но в Лондоне существует законное правительство,

— Законное? А кто его выбирал? Вы?

— Я не выбирал.

— Я тоже. Кстати, вы не знаете, почему погиб генерал Сикорский?

— Есть основания подозревать фашистскую диверсию.

— А вам не кажется, что гибель самолета удобно свалить на немцев?..

— Что вы имеете в виду?

— А то, что Сикорский не руководствовался слепой ненавистью к Москве. Он смотрел на вещи более или

менее реально. Кое-кому в Лондоне это очень не нравилось…

Ян задумался. Встречный ветер хлестал в лицо, порой осыпал мелкими брызгами.

“А ведь Анджей, возможно, прав, — размышлял Ян. — Не стану биться об заклад, что Сикорского не

убрали наши. Наши… Что, в сущности, означает для меня это слово? Вероятно, самое трудное, в чем предстоит

разобраться”.

— Да, за Польшу еще доведется повоевать. — Збышек ловко вертел штурвал, огибая встречный катер. —

А Миколайчика лондонцы постараются при первой возможности протолкнуть в Варшаву, вот увидите. Все

ниточки от его рук и ног давно в кулаке у Черчилля. Только мне лично Миколайчик не нужен. Я хочу быть

частицей судьбы своей родины. А не пустой консервной банкой, которую всякий может зафутболить, куда ему

заблагорассудится…

“Я тоже не хочу быть пустой консервной банкой, — усмехнулся Ян. — Но как это сделать?” От Збышека

веяло уверенностью. Однако Ян вовсе не был убежден, что шкипер — обладатель волшебной палочки, по

мановению, которой образуется идеальное общество.

Ян выполнил миссию по встрече польского генерала. А в сердце запал диалог с моряком. В диалоге была

откровенность. Обнажались истины, которые прежде смутно маячили где-то на дне души. “Какую роль я играю

в жизни? — спрашивал себя Ян. — Моей судьбой распоряжаются чужие люди, словно собственным

чемоданом… Я никогда не был равным с власть имущими. А ведь коммунисты правы — всех должен

уравнивать труд…”

Перед глазами Яна как бы рассеивался туман. Человек начинал различать предметы. Однако это еще не

означало, что он понимает, как их лучше расставить.

Все это время Ян жил как бы наскоро, ожидая, что однажды придет срок, и он, Ян, перепишет свою

жизнь, словно торопливый черновик, набело. Порой казалось, что он идет по самой кромке песчаного берега и

набегающая волна зализывает отпечаток его подошв.

Потом началась лихорадочная подготовка вторжения во Францию. Долгое время Черчилль всячески

оттягивал этот заветный час. Но теперь, в связи с мощным продвижением советских армий к Берлину, он

заторопился: похоже, русские сломали все его расчеты. Надо было спешить.

Яна подхватила и понесла новая волна забот и суеты. Времени для себя не оставалось. Прибывали все

новые американские дивизии, самолеты, танки, артиллерийское вооружение. В портах сосредотачивались суда

десанта. Вырабатывались меры для обмана противника. Однако гитлеровцы были поглощены битвами и

неудачами на Восточном фронте. Кроме того, видимо, не очень верили в высадку союзников. С другой стороны,

не имели сил серьезно противостоять вторжению.

Естественно, усилилась активность эмигрантских правительств. Они спешили создать новую агентуру в

столицах, получить надежную информацию о положении на местах. Им надо было появиться в своих кабинетах

не раньше и не позже счастливой минуты — это могло стать одинаково опасным…

Первые дни хорошо подготовленного вторжения оказались успешными. Англия ликовала. Англичане

столько ждали этой великой минуты.

Однажды Ян попал в центр Лондона. Знойный день уходящего июня напоил улицы духотой. Ян был в

гражданском и с удовольствием расслабил узел галстука, воротник рубашки. Невдалеке от Трафальгарской

площади заметил паб. Яну захотелось пива. У самых дверей столкнулся с инвалидом: какой-то бывший вояка

прыгал на одной ноге навстречу, энергично помогая себе костылями. Вторая штанина армейских брюк была

подвязана к колену.

Ян остановился, пропуская вперед ветерана. И вдруг последний кинулся на Яна с восторженным воплем,

который не посрамил бы воинственных команчей.

— Разрази меня гром, да ведь это Ян! Ну, ты даешь, приятель! Только я подумал, что неплохо бы

очутиться в приличной компании — ты тут как тут!..

Они так стиснули друг друга в объятиях, что надолго закупорили вход в заведение.

Посетители с двух сторон доброжелательно ждали.

Ян все держал американца в объятиях, словно боялся отпустить и увидеть пустоту штанины…

Наконец они разомкнули объятия. Ян подобрал упавшие костыли, вручил Макдональду. Джо с

невероятной быстротой запрыгал к свободному столику.

— Сюда, приятель! Сейчас мы зададим такую трепку бутылкам, что Англия снова зазвонит в колокола!

Как в честь победы под Эль-Аламейном!

Ян смотрел на танкиста, ощущая одновременно радость и горечь. И еще — стыд. Джо снова сражался,

бил гитлеровцев, потерял ногу. А Ян возился с надушенными политиками в накрахмаленных рубашках. И

зачастую даже дорогие одеколоны не могли перекрыть запах гнили.

— Слушай, как я рад, что ты цел! — с прежней экспансивностью воскликнул Джо. — А у меня одна

деталь оказалась лишней. Пришлось оставить.

Американец вгляделся в помрачневшее лицо Яна, хлопнул его по плечу.

— Да не грусти, приятель! Давай посплетничаем! Джо достал пачку “Кэмела”, ловко выщелкнул из пачки

сигарету. Раньше он не курил.

— Вот, значит, встретились, — сказал, пуская голубоватый дым к потолку. — Ты, конечно, приятель,

думаешь, какой герой Дню Макдональд. Верно? Да только я тебе скажу: вовремя ты удрал из того госпиталя.

Кто-то немцам стукнул, что там военные. Через несколько дней после того, как ты выписался, прилетели два

красавчика. Прямо днем. А там пи зенитки — одни пальмы. Ну, немцы и натешились, как хотели. Так что бегать

мне далеко не пришлось, ногу на месте сдал! — захохотал вдруг Джо, но тут же смял сигарету в пепельнице,

нахмурился. — Ты сестричку не забыл, приятель?

— Рут? Конечно, не забыл. Как там она?

— Неплохая женщина. Научилась бы жить… Не повезло. Почти прямое попадание. Два дня по частям

собирали, прежде чем уложили в гроб. Вот так, приятель! Помянем.

Война еще раз поворачивалась к Яну своей отвратительной гранью. В ее безжалостных глазницах зияли

пустота и хаос. Она сминала все, что попадалось на пути.

— Ладно! Погрустили — и хватит, — сказал Джо. — Верно, приятель? Давай, рассказывай, как прыгаешь