Эдуард Тополь - Русская семерка

Джуди провела пальцами по татуировке на его плече:

– Что это? Почему у вас у всех…

– Это группа крови и резус фактор. Нас всех так метят…

– Поцелуй меня…

Алексей чуть коснулся губами ее волос и отстранился.

– Нет, не так! – обиженно сказала она.

Но он все гладил ее по коротким волосам и лишь иногда касался ладонью ее щеки, шеи.

– Пожалуйста, поцелуй меня! – она упрямо мотнула головой. – Это ерунда, что ты скоро всретишься со своей Улимой! А может, мы погибнем? Ты сам говоришь – одной пулеметной очереди хватит! Поцелуй!

И она, не дожидаясь, сама прижалась губами к его рту. Алексей больно сжал ее плечи. Не отрывая губ, медленно откинулся спиной на второй чемодан, потянул Джуди за собой.

Вдруг что-то громко зашуршало. Крохотное, не замеченное ими раньше в полутьме, окно-шторка в передней стенке тента открылось.

Алексей и Джуди испуганно отпрянули друг от друга.

В окошко потянуло свежим ветром, за окошком маячил в кабине затылок Павла.

– Ну что, живы? – крикнул он вполоборота, ведя одной рукой машину, а второй придерживая хлопающую на ветру брезентовую шторку окошка. – Дышите пока! А то там задохнуться можно. Как будет шухер, я закрою. Ты узнал, Леха, че в этих ящиках? Но я в этот рейс головным отказался ехать. Поберегу вас. Как там пацан? Спит?

Впереди, сквозь лобовое стекло его кабины была видна вся колонна грузовиков, медленно поднимавшаяся по крутой дороге к очередному памирскому перевалу. Еще дальше стояли высокие горные пики со снежными шапками.

Они ехали уже третий день, – теперь по афганской территории. Перед самой границей с Афганистаном, у реки Пяндж, к колонне «Уралов» присоединился вооруженный эскорт – десять танков «Т-80», две бронемашины с саперами впереди, еще две, с автоматчиками, сзади. Самым первым ехал минный трал, он должен был катками давить пластиковые мины. За ним – БРДМы и танки. Днем колонну постоянно сопровождали два дозорных вертолета «Ми-6». Вертолетчики тщательно осматривали окрестные скалы в поисках засады духов. Саперы изматывали водителей постоянными остановками. При первой подозрительной детали – камне на пыльной дороге, следах не то осла, не то горного козла-архара или даже их помете – вся колонна останавливалась, кто-то из саперов, разувшись, шел вперед босиком, замедленным, как у кошки, шагом, металлическим щупом-миноискателем искал мины…

Вечером, когда сумерки стремительно накрывали горы, рев танков, «Уралов» и вертолетов затихал, колонна останавливалась на ночлег, автоматчики выставляли плотное окружение, впереди которого саперы еще ставили оградительные мины. Бежать сквозь это оцепление было немыслимо, да и куда бежать? Вокруг были крутые дикие скалы, горные склоны без всякой растительности, выжженные солнцем каменистые плато с редкими кустами саксаула, высохшего до стеклянной хрупкости. И вообще, ночь была для Алексея и Джуди самым опасным и мучительным временем. Днем, несмотря на жару и пекущее сквозь тент солнце, можно было дышать свежим воздухом сквозь открытую Павлом шторку крохотного окошка. Когда колонна двигалась, можно было под рев моторов разговаривать, шевелиться, делать друг другу массаж плеч. Днем они могли позволить Муслиму хотя бы несколько часов не спать, подвигаться, Алексей даже ухитрялся делать с ним небольшую зарядку. Мальчик довольно стойко переносил неудобства дороги, скудный шоколадный рацион, но постоянно просил пить. Алексей учил его только смачивать водой рот, но это не помогало – получив бутылку или флягу, Муслим пил жадно и быстро, и было жалко отнимать у него воду. Тогда Алексей научил его писать в то тряпье, которое Сергей в качестве одежды отправил с ними в чемоданах для обмена на анашу. Мокрую, записанную ребенком тряпку Алексей засовывал в глубину просвета меж крышей тента и ящиками с гаубичными снарядами. Под солнцем и ветром тряпки эти быстро высыхали и не пахли.

– Куда мы едем? – спрашивал Муслим.

На третий день пути Алексей решился сказать ему правду – откладывать дальше было бессмысленно.

– Мы едем к твоей маме, Муслим, – сказал он, держа мальчика на коленях перед тем, как Муслим, проглотивший очередную четверть снотворной таблетки, должен был вот-вот заснуть. – В интернате вам всем врали. Твоя мама жива, она ждет тебя. Ее зовут Улима. Запомни. Она очень тебя любит и ждет.

– Ты не врешь? – спросил Муслим полусонно.

– Я не вру.

– Скажи «клянусь Магометом!»

– Клянусь.

– Я тебе верю. А ты веришь в Аллаха?

– Как тебе сказать… – произнес в затруднении Алексей. – Я ведь тоже в интернате вырос, как ты. Нас воспитатели учили не верить. Ни в Бога, ни в Аллаха. Был только один мальчик, его родители в Бога верили и его научили. Но они умерли, а он жил в интернате. Он потихоньку молился, чтобы никто не видел, под одеялом. А мы его били. Сильно били, голым на снег выбрасывали. Это было неправильно. Мне теперь стыдно за это… Ты верь!

– А наш интернат лучше! – сказал Муслим, улыбаясь. – У нас все в Аллаха верят. Только учительницам не говорят. Потому что они хотят, чтобы мы в Ленина верили. А в Аллаха нет. Одна учительница узнала, что мы Аллаху молились, и говорит: «Дети, кто хочет конфеты, попросите у своего Аллаха, пусть вам утром под подушку положит». Мы помолились, я у Аллаха мясо просил. А он не дал. Никому ничего. А она говорит: «Видите, дети! Нету Аллаха! А теперь вы Ленину помолитесь, у него попросите». Мы помолились, я опять мясо просил. А утром у всех под подушкой конфеты, у меня тоже. Дурак этот Ленин, я же у него мясо просил! Мы все его ругали. Все мясо просили, а он – конфеты!

– Вот с-суки!.. – выругался в сторону, сквозь зубы Алексей. И сказал Джуди: – Ты видишь?! Воспитатели!

– А кто тебя научил в Аллаха верить? – спросила Джуди у Муслима.

– Фатима… – ответил мальчик, закрывая сонные глаза. – У нас большие дети всех маленьких учат верить в Аллаха…

– Муслим… – Алексей чуть встряхнул мальчика на руках. – Подожди, не спи. Твоя мама Улима не звала тебя Муслимом…

– Я знаю, – прервал его мальчик. – Это они нам такие имена придумали. Но только большие дети знают, как их мамы звали. Я – нет.

– Твоя мама звала тебя Акрам. Это хорошее имя.

– А-храм… – врастяжку, словно пробуя свое новое имя на вкус, произнес Муслим, на афганский манер сменив «к» на «х». – Ахрам! Это ты придумал?

– Нет. Это имя придумала твоя мама Улима, когда ты родился. Твоего прадедушку так звали. Запомни: если с нами что-нибудь случится, твоя мама Улима живет в Логарской долине, в кишлаке Тапбил. Тапбил – запомнил?

– Конечно, запомнил. Тапбил это менять, – мальчик произнес какую-то фразу по-афгански, в которой промелькнуло слово «тапбил», и тут же перевел: – «Меняю хлеб на котлету!»