Сергей Васильев - Curriculum vitae [СИ]

Григорий появился как раз в тот момент, когда парамедики и полиция решали вопрос насильственной эвакуации гостьи, пребывающей не в себе. Раздвинул окружающих. Подошёл к девушке. Присел. Протянул руку. Дотронулся до волос и чуть не упал от тяжести кинувшейся ему на руки жены. Спрятав лицо на груди Григория, она забилась в бесшумных рыданиях.

— Они вернулись! Они были там, за зеркалом! — повторяла она на своей тарабарской смеси из четырех языков, вцепившись в рукав куртки и трясясь всем телом, — они опять стреляли… Я только хотела, чтобы они не вошли сюда оттуда!..

— Положите шприц и выйдите, — одними губами сказал парамедику Распутин. — Я сам всё сделаю…

Приступ удалось купировать, скандал с порчей имущества отеля — замять, с медиками и полицией — договориться, но на Григория навалилась еще одна проблема, решить которую он был не в состоянии. Служба и необходимость долгое время быть вне дома с одной стороны, и Душенка, которая не могла оставаться одна — с другой. Месяц отпуска, любезно предоставленный начальством, рано или поздно закончится, а будущее видится абсолютно неопределенным. Пришлось набрать телефон Марко…

Через три дня старый партизан был уже во Франции. «Неужели он принципиально не получает визу, не оформляет документы и переходит границы по козьим тропам,» — подумал легионер, но не стал расспрашивать, как Марко преодолел полторы тысячи километров. Внеплановое путешествие требовало нестандартных решений.

Сразу перешли к делу. Марко сначала выслушал Григория, потом добрые четверть часа Душенка лопотала по сербски, не слезая с колен мужа и крепко держа его за руку своими тонкими пальчиками. Слушал, внимательно глядя в глаза молодожёнам. Наконец, покивал, прищурился, будто измеряя расстояние от себя до внучки.

— Ты как, Георгиус, удобно сидишь? — неожиданно осведомился старик. — Подержишь Душенку так еще полчасика, пока мы с ней попутешествуем?

Распутин согласно кивнул, а Марко достал из своего дорожного саквояжа, напоминающего чеховский, электронный метроном, подставку, на которую обычно вешают гонг во время боксерского поединка, и легкий алюминиевый диск с изображенной на поверхности спиралью. Метроном начал мягко отщелкивать полусекунды, спираль — завораживающе закручиваться, а Марко — задавать короткие вопросы, на которые Душенка также коротко, односложно отвечала. На второй минуте этого мистического диалога Распутин почувствовал, как пальцы жены ослабли, а голова мягко упала ему на грудь. Старик задал очередной вопрос. На этот раз Душенка заговорила почти не останавливаясь, а Марко только коротко уточнял или односложно поддакивал. Речь Душенки всё ускорялась, становилась вязкой и сбивчивой, в ней стали преобладать плаксивые, жалобные нотки. Марко увеличил частоту звучания метронома и настойчиво, требовательно повторял одну и ту же фразу, а девушка мотала головой, возражала, пытаясь спрятаться на груди у мужа. Наконец, не выдержав натиска старого партизана, она выкрикнула какую-то фразу и без сил повисла на руках у Распутина. Марко, прикусив губу, произнес еще пару фраз, остановил метроном и тихо прошептал:

— Она проспит не меньше двух часов. Уложи ее и пойдем, заварим кофе…

— Что такое гипноз, я знал еще в юности, в нашей семье все умели заговаривать зубную боль, а моя бабушка — даже рожистое воспаление, — медленно рассказывал Марко, помешивая крепчайшую заварку в турочке. — Но до войны относился к этому несерьезно, считал каким-то дремучим шаманством. А когда началась Вторая мировая… Первый мой пациент сломал ногу — неудачно оступился и упал с обрыва на перевале. Нацисты зажали нас со всех сторон. На всех дорогах и горных тропах немцы, усташи. Срочно нужна операция. Обезболивающих нет. Вот я и решился, предложил свою помощь нашему доктору. А что было еще делать?

Старик аккуратно сбил поднимавшуюся пенку, разлил кофе по чашечкам и присел напротив Распутина.

— Долго разговаривал с раненым. Вспоминал, как и что делал отец… Опасался жутко, а тот наоборот — «режь, не бойся!». Смотрю ему в глаза, говорю, что требуется, а сам с замиранием сердца жду: если начнется операция, а у него зрачки расширятся — значит всё! Не получилось! Погибнет от болевого шока! Но обошлось. Кость сложили. Ногу зафиксировали. Поверил в себя и дальше пошла работа в отряде, в институте, потом и в советском лагере в Салехарде…

— Ты занимался анестезией?

— Гипноанестезией, — уточнил старик, — регрессивным эриксоновским гипнозом, директивным медицинским… много чем… А почему ты так удивлён? Уже в начале XIX века Рекомье производил хирургические операции людям, погруженным в гипнотический сон. И позже гипноанестезией занимались серьезные академические ученые. Гипноз не получил развитие только потому, что не давал никакой прибыли фармакологическим компаниям. Вот его и приговорили к забвению…

— Мне один хороший человек сказал, что у меня может получиться.

— Я тоже это заметил и как раз хотел тебе предложить попробовать свои силы. Душенке понадобится не менее десяти сеансов подряд и два-три в неделю — в течении полугода, может и дольше. Я не могу быть рядом вечно, а никого другого она к себе не подпустит. Так что выбора у тебя, Георгиус, нет.

— И я смогу помочь ей так, как ты?

— Не сомневаюсь!

— Но я даже не понял, что ты делал!

— Человеческое сознание — забавная шкатулка с тройным дном. Четыре пятых поступающей информации обрабатывается, контролируется человеком бессознательно и только двадцать процентов осознаётся. Ответная реакция организма также на 80 % бессознательна. Все эти видения, голоса в голове, парализующий страх и агрессия почти всегда идут изнутри и помимо воли человека. Вводя пациента в гипнотический транс, я работаю с теми шаблонами поведения, восприятия и ответных реакций, суть которых человек сам не осознает. Сегодня я заставил Душенку рассказать сначала то, что она помнит, а потом то, что забыла. Убедился, что её собственное сознание самые травматические воспоминания сложило в дальний сундук, но не смогло плотно запереть его. Мы аккуратно, совсем по чуть-чуть растворим, проработаем, напитаем новыми силами подсознание Душенки, сфокусируем её сознание на положительных воспоминаниях, потом вернем в травматический опыт, чтобы она заново его прожила и смогла отпустить…

— А почему «по чуть-чуть»? Разве нельзя заблокировать всё сразу?

— И получить овощ без чувств и памяти? Знаешь, Георгиус, мы и так похожи на вандалов, пытающихся починить тонкий часовой механизм с помощью лома и топора, а если начнем колотить по нему с усердием лесоруба…

— Хорошо, понял. Что я должен делать?