Игорь Сотников - Палиндром

А так получилось потому, что все присутствующие на этом аукционе люди, и не важно в каком кто был качестве, министра или просто статиста из службы протокола, прямым участником аукциона или просто так решил здесь постоять и понаблюдать за всем этим сумасшествием, в общем, кем бы ты не был, а единственным кем ты не мог быть, находясь здесь, так это незаинтересованным лицом, то ты под воздействием всего здесь происходящего, – а это всё, с числовым отсчётом лицитатора, в столь эмоциональной, на подъёме атмосфере напоминало экстрасенсорный сеанс или коллективное умопомешательство, – не мог не впасть в умственный транс коллективного бессознательного.

Где теперь всё вокруг происходящее, тебе виделось через некую призму условных значений, которые заменяли для тебя реальные вещи – так несусветные суммы, предлагаемые за выставленный лот и которые сами по себе ничего не имеют общего с реальностью, с некоторых пор, когда сердцебиение начало зашкаливать и местами у некоторых особо невыдержанных людей, заклинивать, приняли для себя иные формы звучания и слышались в других, связанных с мечтой измерениях.

Ну а почему именно с мечтой, то тут нет ничего необычного, если посмотреть на выставленный лот не глазами старьёвщика, который оценивает вещь только на свой прокажённый глаз, с материальной точки зрения или физической стороны, а со стороны человека ещё имеющего желания и цель в жизни, то тогда вы увидите не просто президентское кресло, это комфортабельное изделие для сидения на нём того же президента, а вы в нём увидите некий символизм, с далеко ведущими перспективами и последствиями – ну а то, что это кресло, вполне может быть, что имеет для многих сакральное значение, то об этом даже никто не заикнулся (а это говорит о многом затаённом и скрытном).

Вот, наверное, почему, так все занервничали и взволновались, когда услышали от советника президента, мистера Капуты, примерившего на себя роль аукциониста, какой лот выставляется на этот аукцион. Ну а как услышали, так и остались в тех неуклюжих и местами немыслимых положениях, за которыми их застало объявление Капуты о предмете сегодняшнего торга.

Так те господа, кто ещё не достиг вершин иерархической лестницы и пока что ещё всего лишь рос вверх в чужих и своих глазах, – для чего им требовалось демонстрировать свою нужность уже достигшим вершин власти господам, – сами того не понимая, как так случилось, вдруг обо всём забывают – смотреть в рот своим высокопоставленным начальникам и сэрам, или другая крайность, предложить руку или стул даме – и к потрясению своего высокопоставленного начальника, который и говорить теперь ничего не может, когда на него смотрит затылок его адъютанта, или той же премьерше Июнь, которая чуть не подставила свой зад для пола, а не для стула, вдруг так неожиданно поворачиваются в сторону этого возмутителя всеобщего спокойствия, Капуты.

Но к великой удачи всех этих неосмотрительных господ, да того же Фолкнера, который чуть не уронил в своих глазах эту, хоть и вздорную бабу, но всё же премьер-министра Июнь, за которую между прочим, вполне мог бы вступиться генерал Браслав, хоть и не такой джентльмен как многие, но зато он всегда не против был пустить в ход свои огромные кулаки, объявление Капуты о выставленном лоте, прозвучало так сердечно громко для всех и не только для этих ничтожеств, что никто и не заметил, как кто-то так оплошал, что кто-то вслед за этим, уж очень больно подставил свой зад для пола.

И вслед за всеми этими, не столь значительными господами, чья не столь значительная высокопоставленность, несмотря даже на их значительный природный рост, была столь малозаметна для имеющих большой вес господ, уже эти большевесные господа, замерев в одном выражении лица – не сдержанном, выражающим скорее недоумение, чем что-либо другое – поворачивают свою окаменелость лица в сторону всё того же Капуты.

Там они обдают его холодным взглядом, делают на нём аналитические замеры и бросают свой взгляд на Мистера президента, чтобы по его виду узнать – санкционировано ли им это наглое заявление Капуты. Но судя по немигающему виду президента, то он в курсе всего происходящего, и тогда взгляды всех этих грозных людей, вновь возвращаются в сторону этого, что за проныра, Капуты.

– И что всё это значит? – начинают вопросами волноваться нервы и сердца ближнего окружения президента, из числа его других советников и членов его аппарата, которые вдруг все до единого поняли, что с ними заранее не посоветовались и их поставили перед фактом происходящего. Ну а как только их всех горечью осознания такой расторопности Капуты, с ног до головы обдало, то первое, что они в себе почувствовали, правда, только после того, как они нецензурным словом прошлись по всем вокруг – и понятно, что только с нервного надрыва – так это их справедливое желание к проявлению несправедливости. Так они все до единого, почему-то обвинили во всех грехах самого Мистера президента, который по их внутреннему убеждению, так по-детски наивен и слеп, раз не видит, что из себя представляет этот махинатор президентского доверия, Капута.

– Да этот карьерист и что уж умалчивать, алкоголик и бабник Капута, своими глупыми советами только до импичмента и может довести президента. – Глядя в самую суть Капуты, начали терзать свои сердца другие советники президента, которые крайне за себя удивились, почему им раньше в голову не пришла эта глупейшая мысль об аукционе, которая вдруг почему-то посетила Капуту. – Да потому что он глупейший из всех советников президента советник, вот оттого-то у него во всех этих глупых областях, всегда и есть свои преференции. – Сделали вывод за Капуту всё те же советники.

Но как бы не честили про себя и в своих взглядах Капуту все эти господа, он, тем не менее, сейчас занимает самое центральное и важное место в их жизни, как, впрочем, и для всех остальных приглашённых на этот вечер гостей, для которых он начинает принимать свою большую значимость. Так по мере того, как представители своих стран и так уж и быть, иногда и народностей, начинают на ухо от своих переводчиков шепотом получать переводы сказанных Капутой слов, то они мгновенно меняются в лице и, повернувшись в сторону Капуты, начинают со всем вниманием изучать стоящее рядом с ним кресло. После чего они, возможно, что не веря всему сказанному своим переводчиком, возвращаются к нему и, незаметно схватив его за грудки или ещё за что другое больное, пообещав ему все кары небесные и главное, буквально близкое знакомство с их придворным палачом Мафусаилом, требуют слово в слово повторить то, что сказал тот благородный человек с табуретом.

Ну а переводчик после таких предупреждений со стороны своего нанимателя, которого не зря зовут сорви голова, даже если он всегда подходил к своему долгу более чем ответственно, само собой заволнуется и вспотеет – с кем, кем, а вот с Мафусаилом, ему точно знакомиться не хочется – и временно растеряется, напрочь забыв, что только что своему нанимателю и по совместительству королю переводил. И хорошо, что у короля всегда с собой в наличии имеются острые предметы, которые очень быстро приводят в чувства переводчика. Который, стоило ему ткнуть под ребро острый ноготь, как сразу же вспомнил, что до этого напереводил. Правда дословность своего перевода для него так и осталась за пределами памяти. Но это ничего, ведь король вроде бы остался доволен.