Андрей Белоглазов - Банкет

Садятся в машину. Сеня закуривает очередную сигарету, выдыхает, –Но как?

– Бардак, шенгенские нам дактилоскопические сведения передают только по запросу, неохотно, а может Владимир Николаевич изъял данные или заменил, – спокойно произносит Серега.

Приезжают в Троицк, к пятиэтажке на улице Пионерской. Серега набирает код домофона, ведет их к через грязный подъезд, по ступенькам на второй этаж, открывает квартиру, – Вот ваши апартаменты на сутки двое, располагайтесь. Мы Ваши соседи, Владимир Николаевич сегодня к Вам подойдет, комплект ключей у него есть.

– Спасибо, Сережа. Мы с Вами еще встретимся?

– Конечно.

– Спасибо Вам за все, – чмокнула его в щеку супруга.

– Спасибо, – пожал Серегину руку Сеня.

Серега ушел. Супруги начали осматриваться, судя по всему, квартиру сдавала какая-нибудь местная бабуля. На эту мысль наводили, многочисленные плетенные салфетки на всех без исключения полочках и устойчивый запах старого человека, не имеющий никакого отношения к опрятности. Жена проинспектировала кухню, – Ничего нет, ладно захватили с собой из машины. Сейчас заварю чаю.

– Выпить бы, выкосил сегодня меня этот засадный полк, – открыл окно Сеня и закурил сигарету.

– Ничего нет, может Владимир принесет, позвонить?

– Не надо, наверное, уже комендантский час скоро начнется, – стал понимать нелегкий хлеб, своего начальника охраны Сеня.

В дверь позвонили. Затем щелкнул замок. В квартиру вошел Володя, – Здорово, хозяева! Ждали?

– Ждали, Володя, проходи, – пошел навстречу ему здороваться Сеня.

Володя скинул в коридоре туфли, чего за ним не замечалось в Москве, прошел на кухню в руке у него была бутылка водки.

– Дома пониже, грязь пожиже, а так Троицк вторая Москва, я ведь тутошний, – объяснил он. Поикал глазами, достал с крючков подставки две кружки, – Палыч, будете?

Дождавшись молчаливого согласия, щедро плеснул по кружкам, поднял свою, обводя глазами хозяев, выпил, закусил кружочкам колбасы, оперативно подставленной на стол хозяйкой:

– Неприятности у нас. Границу начали охранять вертолетами, местных подняли, охотников, активистов.

– Что делать, может не будем переходить и где-нибудь схоронимся? – спросил, ставшими непослушными губами, Сеня.

– Не получится, Палыч. Сегодня с обыском в наш с Вами офис приходили, наверное, сейчас уже у Вас дома шерстят. Оперативно работают. Думаю, меня завтра в розыск объявят. Так что уходить будем здесь. Единственно, что задача усложняется, надо последить за аэродромом пару дней, понять систему или график вылета на дежурство вояк. Уазики с местными номерами у нас есть, будем по ягоды ездить, земляника вовсю идет, завтра и начнем, пацаны знакомые есть, баб своих для сбора ягод предоставят. А там потом машинки приткнем в овражке и ноченькой перейдем на ту сторону, там встретят.

Ночевали. Наутро в квартиру постучали две улыбающиеся молоденькие женщины в резиновых сапогах, зеленых костюмах лесника, косынках и с корзинками. Начали знакомиться, шуметь, наряжать Сенину супругу. Сеня на сбор ягод ехать категорически отказался под предлогом комарофобии, приобретенной им еще в пионерском лагере. Женщины отбыли одни, во дворе сев в Уазик с тентованным верхом. Сеня смотрел в окно, курил, потом глядел ненавистные новости по телевизору, там все по-прежнему: аресты обыски, горы изъятых денег и драгоценностей, политические ток шоу со все объясняющими гигантами мысли – политологами и их оппонентами, выглядевшими полными дебилами, растущие рейтинги президента, о новость часа, разрыв дипломатических отношений с Британией. Сеня набрал Володю:

– Привет, Владимир, закажи ребятам для меня виски и это, пиво холодное разливное есть тут? И рыбки вяленной.

– Все будет, но попозже магазины спиртного в десять открываются или в одиннадцать, а насчет пива, Вас, Палыч не узнаю, совсем близко к народу стали… Сделаем, сегодня вечером зайду.

Через пару часов в дверь постучались, затем по традиции открыли, это оказался улыбающийся Серега:

– Доброе утро, Арсений Палыч, вот Вам пакет, еда, вода, виски, сигареты, пиво и рыба, все как Вы заказывали.

– Серега, проходи, выпьешь со мной?

– Извините, не могу Арсений Павлович, служба, – откланялся Сергей.

Сеня, нашел газету, ножик и порезал принесенную худую воблу кусками, затем выскоблил из них кишки, достал из пакета запотевшую полторашку пива, усмехнулся, глядя на запотевшую наклеечку «Гостовское», вторую заботливо припрятал в холодильник. Открытое пиво сначала норовило убежать из бутылки, потом наполнило кружку лишь на треть, добросовестно забив остальную часть посудины пеной. Сеня сморщился, отхлебнул: «А на вкус ничего, и послевкусие такое жигулевское, конца восьмидесятых, когда пива можно было взять лишь с боем отстояв с канистрами очередь возле пузатых бочек». Пиво, приняв безысходность своего поглощения, на пену в таком количестве больше не исходило. После второй кружки, Сеня отдал должное рыбке и сигарете. Сходил в совмещенный бабулин туалет, стало совсем хорошо. Сеня вернулся на кухню, долил остатки первой бутылки, взгляд его внезапно остановился на кухонном углу с ликами святых – Господа Иисуса, девы Марии, Николая Чудотворца. Сеня воровато оглянулся, задернул штору на кухне, затем прошел в коридор, проверил запоры на двери, вернулся на кухню, встал на колени, креста на нем не было, и стал молиться. В церковь Сеня ходил, так как положение обязывало – первые лица государства обожали попадать в кадр в храмах, а вслед за ними туда правдами и неправдами пробивались их люди ближнего круга, включая Сеню. Так что молитва и церковные праздники превращались в светский раут – встречу людей одного круга, после которой можно было и получить одобрение своих действий от Начальника и провести деловые переговоры. В Бога, в глубине души своей Сеня верил – приятно верить, что ты не канешь бесследно, а продолжишь свое существование после земного пути. А Страшный суд, он будет потом. Грехи? Ну все мы грешны, безгрешные на небесах, грех не воспользоваться обстоятельствами и деньгами, которые идут прямо тебе в руки. Так что молитвы Сеня знал. Но сейчас, стоя на коленях на линолеумном полу, с полосками оцинкованной жести на стыках, на шести квадратных метрах кухни панельной пятиэтажки, в каком-то самим Богом забытом районном центре, когда никто его не видит, перед ликами, напечатанными на дешевой бумаге, Сеня молился по-настоящему: