Олег Дудинцев - Парниковый эффект

Василий Васильевич включил электрический чайник, достал из сумки пакет с затвердевшими уже пирожками, высыпал их на тарелку и пригласил ее к «шведскому» своему столу, однако Лариса шутку его оставила без внимания и осторожно, словно у тяжелобольного поинтересовалась его самочувствием.

– Ребро немного побаливает, и устал с непривычки, – беря пирожок с тарелки, пожаловался Ланцов.

– И все? – удивилась Лариса.

– И все. Ну, разве что давление еще подскочило.

– А то тут такое про тебя говорят. Будто ты того… умом тронулся. Аганесова при губернаторе с трибуны вором назвал, а Шукурова нашего и вовсе послал подальше. На Ближний Восток дынями торговать.

Ланцов, не ответив ей, отгрыз треть пирожка и принялся его молча жевать, но после настойчивых просьб Ларисы пересказал ей все же утренние события, чем перепугал ее еще больше. Столько лет знать своего начальника и представить его способным на такое безумство, было за гранью ее понимания. Гибкий с вышестоящим начальством и прагматичный во всем остальном «Вась-Вась», ни на минуту не забывавший о собственной выгоде и безукоризненно соблюдавший негласные правила коммуналки, и вдруг прилюдно выдать такое, да еще в самом Смольном.

– Да я вроде и не хотел, все само собой получилось. Стоит только мне кашлянуть, так из меня правда и прет. Сам удивляюсь, – признался он ей. – Как будто в голове что-то перевернулось.

– Может, это от сотрясения? – спросила обеспокоенная его словами Лариса, а Ланцов растерянно пожал плечами.

– А может, ты вирус какой в горах подхватил, – предположила она. – От них менингит бывает. – Лариса потрогала его лоб. – Вроде холодный.

Василий Васильевич взял ее за руку и прикоснулся губами к запястью.

– Ты, Лара, только не обижайся, но нам придется расстаться. Я вчера все о нас жене рассказал и поклялся ей больше не врать. И тебе не могу.

Лариса нервно отдернула руку и хотела подняться, но Василий Васильевич ее удержал.

– Вот признался тебе, и сразу же полегчало. И боли вроде утихли, – продолжил он свои откровения, Лариса же, слушая их с плотно сомкнутыми губами, продолжала упорно молчать, уставившись на прибитый к стене график работы ЖЭКа, и Ланцов, удерживая ее, заговорил с ней, словно отец с молодой легкомысленной дочерью.

– Тебе ведь, Лара, личную жизнь свою нужно устраивать. Замуж, несмотря на свой неудачный опыт, еще раз выйти, ребенка, пока не поздно, родить. Ты же молодая красивая женщина, а я уже пенсионер без пяти минут…

Не дослушав его, Лариса закашлялась, а затем резко встала, прошла к книжному шкафу, заставленному спортивными кубками и дипломами за разные достижения, постояла возле него в раздумье, после чего повернулась к Ланцову и спокойно уже с чувством собственного достоинства сказала ему:

– А ведь знаешь, Василич, ты прав. Я и сама постоянно об этом думала, только сказать тебе не решалась. Боялась, что ты меня сразу уволишь, и я служебной квартиры лишусь.

За этим признанием последовали и другие более интимные откровения, после чего на какое-то время они приумолкли и с интересом, словно только что познакомились, стали внимательно изучать друг друга.

– Похоже, у тебя тоже самое, – первым придя в себя, предположил Василий Васильевич, и Лариса в ответ кивнула.

– Видимо, да. Значит, это не менингит и не сотрясение, а что-то другое.

Более часа еще они обсуждали свое неожиданное открытие и поразивший их неизвестный недуг, не суливший им в будущем, как стало уже понятно, прежнего благоденствия и покоя, и размышляли, как теперь в этих новых условиях им жить и работать, придя, в конце концов, к соглашению хранить все это в строжайшей тайне от окружающих.

Выйдя на улицу, они словно заговорщики обменялись в ночи дружеским рукопожатием и разошлись по домам, находившимся в пешей доступности от места работы, чтобы поодиночке уже осмыслить произошедшее с ними и выспаться, поскольку грядущий день обещал быть не менее энергозатратным и богатым на всяческие сюрпризы.

Жил Василий Васильевич в помпезном сталинской архитектуры доме на Комсомольской площади, возведенном в пятидесятые годы для нужд научно-технической интеллигенции города. Интеллигенции за постсоветский период в нем существенно поубавилось, поскольку большинство его прежних квартиросъемщиков вынуждено было в силу своей невостребованности на рынке труда перебраться в квартиры попроще, уступив дорогостоящие квадратные метры более состоятельным и удачливым собственникам жилья из числа так называемого среднего класса.

Жил в нем одно время и городской вице-губернатор, внесший огромный вклад в благоустройство двора, до сих пор получавшего грамоты и призы на городских смотрах-конкурсах, но чиновник этот лет десять назад за какие-то махинации оказался под следствием, получил в силу этого обширный инфаркт и, не дождавшись вынесения приговора, скончался в СИЗО, что стало для всех настоящей трагедией. Вполне естественно, что и Ланцов, пользуясь своим положением, всячески обихаживал родное гнездо и поддерживал в нем сверх отведенных бюджетом средств чистоту и порядок, что не ускользало от взора его соседей, относившихся к начальнику ЖЭКа с большим пиететом.

Пройдя через массивную арку и оказавшись в чисто убранном и ярко освещенном дворе, Ланцов столкнулся с заведовавшим хирургическим отделением одной из крупных городских клиник пятидесятичетырехлетним профессором Разумовским, жившим в соседнем от него подъезде и выгуливавшим перед сном своего ротвейлера. Желания разговаривать с ним у Василия Васильевича в нынешнем его состоянии не было, поэтому, поприветствовав его на ходу, он, не останавливаясь, прошагал мимо, однако сосед не дал ему ускользнуть и догнал его своей просьбой.

– Василий Васильевич, пришлите, пожалуйста, завтра с утра мастера, а то кран на кухне потек. Я в долгу не останусь.

Дело было пустяшное, и в прежнем нормальном своем состоянии Ланцов, не задумываясь, откликнулся бы на его просьбу, однако болезнь его стремительно прогрессировала и делала свое «черное» дело.

– Вы завтра с утра диспетчеру позвоните. Вас запишут и время назначат, – не останавливаясь, через плечо посоветовал он, кашлянув, соседу и быстро пошел дальше, оставив того с открытым от удивления ртом.

Дома Василия Васильевича никто не встретил, что после вчерашних его откровений было неудивительно и, в общем-то, ожидаемо. Жена даже не вышла из спальни, смотря там по телевизору очередной сериал, и он, хорошо понимая причину ее бойкота, заходить к ней не стал, а направился в бывшую комнату сыновей, где обнаружил свой спортивный костюм и сложенные стопкой постельные принадлежности, что демонстрировало всю глубину обиды Нины Петровны и серьезность ее намерений. Пришлось ему самому греть себе в микроволновой печи ужин и есть в одиночестве с твердой уверенностью, что вся эта ее бравада и показуха быстро пройдут, и их семейная жизнь вскоре вернется в прежнее свое нормальное русло.