Михаил Лебедев - До третьей звезды

– Спасибо, – поблагодарила Лечинскую девушка. Кивнула на остатки в графине – Нальёте?

– Почему нет? – Нина разлила водку по рюмкам. – Будь здорова, шали поаккуратней.

Выпили. Лечинская положила на меню деньги, махнула официантке. Та кивнула в ответ, вернула мобильник хозяйке, взяла купюры, вопросительно посмотрела на предмет сдачи.

– Не нужно, – подтвердила Нина. – Спасибо, до свидания. Будьте здоровы.

– Будьте здоровы, – привычным с недавних пор вежливым форматом повседневного этикета подтвердила студентка. – Спасибо за телефон и вообще.

– Не за что, приходите ещё. Будьте здоровы.

На улице Лечинская взяла девушку под руку.

– Тебя как зовут-то, «дочь»?

– Фёкла. Можно смеяться, самое время.

Нина рассмеялась вполне естественно. Менты не обратили на них внимания, слушали бубнящую рацию.

Свернули за угол, шли не спеша. В отдалении надрывались полицейские сирены.

– Меня Нина, Нина Яковлевна, – это была лишняя информация, но легенда, озвученная представителю власти, требовала минимальной подтверждающей фактологии. – С худграфа?

– С него, родимого.

– Специальность?

– ДПИ.

– Арнольд Степанович ещё завкафедрой?

– Куда он денется, старый хрыч.

Действительно, куда он денется. Лютиков преподавал декоративно-прикладное искусство на худграфе, казалось, всегда и ещё во времена студенчества Нины слыл большим специалистом по части учащейся молодёжи женского пола. Потом выяснилось, что имелись специалисты и по мужскому полу, но атмосфера на худграфе была свободная, вольная в смысле сексуальных предпочтений. По крайней мере, в преподавательской среде. И по крайней мере, в бытность Нины доцентом.

И Арнольд помог с несколькими крайне нужными сразу после возвращения заказами. Слегка с барского плеча, как у него водится, но не ушёл в отказ, не увильнул от встречи, как многие. А мог бы: в текущем историческом периоде кафедра ДПИ вышла во флагманы худграфа – потребность государства в декоративно-прикладном искусстве намного превышала потребность в неподконтрольном самовыражении творцов скульптуры, эстампа и станковой живописи. Впрочем, отчётные выставки большей частью предлагали зрителю творения современного государственного позитивизма, позволяющие народу сплотиться вокруг важнейших задач президента Земскова, назло надменному западному соседу. Отсель грозить мы будем и проч. На этом фоне вся условная хохлома птенцов гнезда Арнольдова смотрелась почти безобидно, как мороженое в руках боксёра.

– Ладно, привет ему.

– От кого?

– От Лечинской.

Это тоже лишняя информация, но Нине была симпатична юная Фёкла, рисовавшая что-то, судя по всему, политически-непотребное возле «Поплавка», из-за чего ребятишкам пришлось пойти на резкий конфликт с ментами. Возможно, привет, переданный студенткой от Лечинской, поможет ей в будущем заслужить лишний балл на курсовой у зануды Лютикова.

– Передам. Могу телефон записать, если хотите.

– У меня нет телефона.

Фёкла метнула быстрый понимающий взгляд. Не дёрнулась в тревожности от знакомства с пораженкой. Прошли те времена, когда печать социального статуса была маркером отлучения.

– Ясно. Ладно, мне на Белинского. Спасибо вам за кафе.

– Шагай, Фёкла. Удачи тебе. Будь здорова.

– И вы.

Девушка свернула на улицу Белинского, шла беззаботной юной походкой под ярким солнцем, искрящимся в распущенных волосах. Так ходили герои старых чёрно-белых фильмов, считавшихся классикой ещё в юности Лечинской, – «Я шагаю по Москве», например. Пусть у нас и не Москва.

Лечинской захотелось побыстрее вернуться домой, чтобы зафиксировать на листе это ощущение сегодняшней тревожной молодости. «Акварель, – решила Нина. – Пусть будет акварель».

Тут как раз подошёл дребезжащий трамвай четвёртого номера, шедший до окраинного Кордного посёлка, где после отбытия исправительного срока сняла занедорого однокомнатную малосемейку Лечинская. В связи с возросшей текучкой свободного населения страны цены на рынке съёмной недвижимости были щадящие, посильные для полноценных и не вполне граждан.

Записка Лечинской на листке из блокнота официантки кафе «Поплавок».

«Привет. Это Н., ты мой почерк ещё помнишь, надеюсь.

Я вернулась. Давно уже вернулась. Не верю, что ты не слышал, и знаю, что ты жив и не на исправлении. Надеялась, что сам захочешь меня найти – это было несложно, но ты не захотел. Я понимаю, почти четыре года прошло. Всё в порядке. Просто вдруг захотелось всего того, что было, извини.

Так вот. Я тебя по-прежнему люблю, ты дал мне самое главное – понимание себя. И я тебе за это буду благодарна всегда. Просто хочу, чтобы ты знал.

Попрошу В. бросить записку в твой почтовый ящик. Надеюсь, он не откажет.

Без малейшей надежды, просто вдруг тебе тоже что-то про нас такое вспомнится, сообщаю, что весь август буду работать в мастерской З. И если смож…»

Как-то так вышло, что в Зареченске за всё долгое время службы побывать не довелось. Даже странно: один из немногих сибирских мегаполисов, важнейший центр оборонной промышленности остался в стороне от командировочных маршрутов. Заречье отмечалось в сводках регионом умеренным, без экстремистских излишеств. И начальник местного управления генерал Бурцев числился в главном кадровом резерве центрального аппарата Государственной службы надзора. Спокойный, обстоятельный мужик, выросший там, на месте, из рядовых оперов. По всем квартальным отчётам Зареченск ни разу не проходил в красной зоне – он и в оранжевую-то попадал крайне редко: не взрывной Кавказ, не подпольное Поволжье, не мятежное Приморье. А вот поди ж ты.

До встречи с Бурцевым – Артёмов придвинул объективку: Сергеем Пантелеевичем, да – оставался час.

– Ты поговорить хотел, – в летнюю беседку заглянул Глеб. – У меня есть полчаса.

Артёмов-младший упругой спортивной походкой прошёл к холодильнику, достал бутылку пива.

– Тебе?

– Давай «Жигулёвского».

Всё равно с Бурцевым разговор пойдёт в неформальной обстановке. И не факт, что этот разговор окажется менее важным, чем предстоящий с сыном.

Глеб вытащил заодно блюдо с порезанным копчёным судаком, поставил на стол, сел напротив. «На кой чёрт они себя этими наколками уродуют? – Причудливые татуировки сплошь покрывали плечи сына замминистра. – Случись что по криминалу, его же в зоне под микроскопом рассмотрят, и не факт, что не найдут что предъявить». Артёмов привычно вздохнул о непредсказуемой судьбе Глеба. Тому отцовские вздохи были до звезды.

– У меня вечером встреча с друзьями. «Мерс» возьму?

– Возьми, – Артёмов помнил, что «Харлей» Глеба апгрейдит какой-то крутой спец из Химок, а сам он не планировал выбираться в столицу в эту субботу, тем более на дачном минивэне. – Тут вот что…