Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

«Господи! — подумала Верба. — Да ведь это же я, я — его палач. Я пришла, чтобы убить этого человека. Вот почему он так разговорился. Он знал об этом, он ждал смерти и сейчас не бежит, потому что бежать некуда».

«Если Рыжая найдет тебя сама, ты ей все расскажешь». Так сказал Седой. А как сказал Седой, так и будет.

Ничего нельзя изменить. Ничего. Сейчас она убьет его — задушит голыми руками, он еще крепкий мужичок, но ничего, она сможет, она должна. А потом Седой убьет ее. Да. Вот после этого настанет очередь Вербы. И спрятаться будет негде. Ну, например, она выходит из квартиры, а ее расстреливают в упор свои же ребята. Так и будет, так и будет, она уже видела Лешку Ивлева, который лупит в нее из автомата, и пули проходят навылет, в квартиру, и в этой квартире умирают все, даже беременный Верунчик и два ни в чем не повинных лохматых пуделя… Бред!

Дверь внезапно открылась. Это Марина принесла им кофе.

Верба раздавила в пепельнице уже второй окурок и зажмурилась, отгоняя наваждение.

— Значит, у Седого мощнейшая агентурная сеть не только в России и в Италии, но практически по всему миру, — с неопределенной интонацией сказала она.

— Разумеется. У него самая мощная агентурная сеть на планете.

— Мощнее, чем у бывшего СССР? Мощнее, чем у службы ИКС? Он что же, начинал раньше?

— Раньше кого? — не понял Никулин.

Но Верба уже разговаривала сама с собой:

— Как это может быть? Чтобы иметь еще одну такую же мощную сеть, надо же быть вторым Базотти. Может, Седой — это один из братьев Базотти? Может, братьев-то было пятеро? Троих Фернандо убил, а о четвертом — близнеце — просто не знал? «Железная маска-2». Я правильно догадалась?

— Потрясающе! — выдохнул Игнат Андреевич. — Теперь я понимаю, за что Малин так любил Оруэлла. Старик Джордж открыл и описал великую вещь — двоемыслие. Ну не совмещаются в наших идиотских головах какие-то вещи. Ну не совмещаются — и все тут! Какая, к черту, «Железная маска»? Это же совсем другое литературное произведение — доктор Джекил и мистер Хайд!..

Вся ненависть, копившаяся в ней тринадцать лет, была теперь сконцентрирована в одну точку — точку, которую она очень хорошо представляла себе географически. Ей казалось, что силой своей ненависти она пронзает земную толщу от Москвы до Майами-Бич. Весь заряд не растраченной еще злобы был направлен теперь на одного-единственного человека, которого она представила себе так ясно, будто сидел сейчас перед ней не суперагент Грейв, а сам Фернандо Базотти, Дедушка, Седой — собственной персоной…

На полу в большой темной луже лежали почему-то осколки обеих чашек, а первое, что спросила Верба, когда смогла говорить, было:

— У тебя выпить есть что-нибудь?

Не дождавшись ответа, задала новый вопрос:

— Позвонить… откуда? Я телефон с собой не взяла.

— Из кухни, — сказал Никулин.

Вера Афанасьевна жарила котлеты. Марина мыла посуду. Верунчик сидела за столом и уплетала йогурт из круглой баночки. Зять Никита посреди кухни упражнялся с огромной гирей на радость молодой жене.

Ни у кого не спросив разрешения и даже не сказав «здрасте», Верба сдернула трубку со старенького треснутого телефона и стала лихорадочно крутить диск, поминутно сбиваясь и нервно промахиваясь мимо дырочек. Когда она в последний раз пользовалась таким древнегреческим аппаратом? Наконец ей удалось набрать весь этот безумный сноп из двух десятков цифр, и абонент, разумеется, оказался занят.

К Татьяне, не переставая поедать йогурт, тихо подошел Верунчик (да, именно подошел — мелкий такой любопытный зверек) и долго следил за движением пальцев при повторном наборе. И опять было занято.

— Простите, — негромко сказала Верунчик, — это вы по межгороду звоните?

— Да-да, — рассеянно ответила Верба, — в Америку.

— А кто оплачивать будет? — поинтересовался Верунчик вкрадчиво и обиженно надул губки.

В кухне сделалось ненормально тихо. Было такое впечатление, будто даже котлеты перестали шкворчать. И тут хе раздался грохот: Верунчикова мама уронила в мойку тажелую салатницу.

Верба вздрогнула и быстро проговорила:

— Конечно, конечно, ради Бога, я вам оставлю деньги… И, продолжая правой рукой накручивать диск, левой полезла в карман джинсов. Выложила на стол купюру не глядя и, кажется, наконец дозвонилась. А Верунчик изменился в лице от вида этой купюры: большой, желто-оранжевой, яркой и с легкомысленно скачущим кенгуру.

— Что это?

Верба глянула косо и проворчала:

— Доллары австралийские. Ну нет у меня рублей… Sorry! Five, seven, nine, two… Shit! Would you listen to me? — говорила она уже в трубку.

Подскочил Никита.

— Бери, дуреха, это СКВ. Сдадим на Арбате. А рыжая чекистка кричала на всю кухню на незнакомом для присутствующих языке. Ругалась на кого-то, а за что? Только отставной полковник за стеной понимал все.

— Как это вы его не позовете?! Как это вы не можете?! Я вам простым итальянским языком объясняю: Лозова, Татьяна Лозова, Рыжая требует этого гада Базотти к телефону, и мне плевать на его состояние здоровья, про здоровье он может теперь забыть, потому что рядом со мной сидит Джаннини, Игнат Никулин, так и передайте ему: Рыжая сама нашла Игната Никулина, и он ей все рассказал. Как не можете передать?! Никос, вы с ума сошли! Что?!! Когда? Только что?.. Москва уже знает? Я первая? Да, Никос, да, прямо сейчас…

Ее поймал Никита. И очень вовремя. Верба падала навзничь, даже не пытаясь подставить руки, затылком на край стиральной машины. У Петра Васильевича все-таки нашлось что выпить. Бутылка отличного ямайского рома. Татьяна быстро пришла в чувство. Собственно, она же не в обморок упала. Просто опять накатило. Все-таки два таких известия подряд — немудрено потерять ориентацию в пространстве. Но, даже падая, она еще цеплялась каким-то уголком сознания за ускользающую реальность. И там, в другом мире, наводя тяжелый, натирающий плечо гранатомет на ревущую громаду танка, — здесь, в комнате простой московской квартиры. Верба четко решила не звать на помощь охрану: ведь ей ничего не угрожает.

После трех глотков рома Татьяна снова рванулась звонить. Нанду из Бхактапура было слышно, как из соседней квартиры, и дозвонилась она с первого раза.

— Анжей, ты не поверишь! Умер Седой. Его имя Фернандо Базотти.

Ковальский долго бормотал что-то на санскрите, потом наконец сказал:

— Держись. Я приеду в Майами. Увидимся там.

Тополю пришлось дать сообщение на пейджер, но он перезвонил через пятнадцать секунд.

— Леня, Дедушка умер.

— Ужас! Но сейчас не до этого.

— Леня, ты не понял: Дедушка умер.

— Я все понял: старик Базотти откинул копыта. Давно пора. Но сейчас действительно не до этого. Верба, ты слышишь? Будьте с Ясенем на этом номере. Договорились?