Сергей Борисов - Чужое пророчество

– Тебя это действительно задело?

– Сама не пойму, что меня к ней так тянет. Словно магнитом.

Она сняла трубку телефонного аппарата, висящего над кухонным столом, и, сверяясь с номером, написанным на обороте страницы, стала вращать диск:

– Здравствуйте, будьте любезны Вячеслава Петровича. Давно? Простите, а с кем я говорю? Очень приятно… Вас не затруднит передать ему, что звонили из издательства «Перекресток»? Спасибо. До свидания.

Трубка легла на рычаги.

– Его уже три дня нет дома. Ушел и не вернулся.

– С кем ты разговаривала?

– С соседкой. Это коммунальная квартира. У Осина нет ни жены, ни детей, об этом мне успели сообщить. Меня это беспокоит.

Юра беззаботно улыбнулся:

– Что он один, как перст? Или то, что его нет дома? Успокойся. Мало ли куда может исчезнуть на несколько дней свободный от семейных обязательств холостяк. Дело-то житейское.

Нина не вняла его словам:

– Нет, Юра, тут что-то другое. Я чувствую.

– Так, на сцене хваленая женская интуиция. Оставь, пожалуйста, и не хмурься. В твоих словах нет и следа логики, одни смутные ощущения. Поистине, вас, женщин, как Россию, умом не понять. Всякий раз убеждаюсь. Ну что за существа?! Сегодня вам белое – белое, а завтра белое – черное. И заводитесь попусту, как ты сейчас. Кстати, забыл рассказать, представляешь, Рая учубучила, вызвалась убирать в наших кабинетах бесплатно. Утром сегодня, когда ты у налоговиков была, заходит и умильно так говорит: «Чтой-то пыльно у вас, Юрий Максимович. Дайте хоть на столах приберусь». Я ей: «Вы же знаете, мы не можем позволить себе оплачивать ваши услуги». Она: «Сговоримся. Книжку какую подарите – и ладно. Аль бумаги ненужные, я их в приемный пункт снесу, вот и копейка». Я ответить не успел, а она давай со столов мести, что нужно и не нужно. Насилу остановил. Расторопная, понимаешь!

По мере того, как он рассказывал, Нина хмурилась все больше. Глубокая складка залегла над переносицей, что означало высшую степень сосредоточенности.

– Папки с рукописями она тоже трогала?

– Разумеется. Она же как бульдозер, дай волю – все сметет.

– Раньше она такой инициативы не проявляла.

– Так я о том и толкую. Вас, женщин, не поймешь.

– А ты не допускаешь, что все это не случайно?

Юра даже чашку отставил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не верю в благотворительность! Что касается Раи, не верю совершенно.

Юра поджал губы. Уборщица и уборщица. Все здание выметает, где они комнаты арендуют, правда, не слишком усердно и не очень чисто. Скандальная, коренастая, неопрятная, всегда в одном и том же халате. По совести говоря, и впрямь чудно, что она вдруг стала такой услужливой. Добрых дел и намерений за ней прежде не замечалось.

– Ты думаешь, она хотела что-то унести под сурдинку? Но зачем это делать при мне? Вечером все комнаты в ее распоряжении.

– А двери? Дом старинный, двери дубовые, замки тоже не чета нынешним. А ключ для уборщицы мы теперь у вахтера не оставляем. Возможен и другой вариант: экспроприацию требовалось провести немедленно.

– К чему такая срочность?

– Не знаю. Не уверена…

Нина задумчиво переворачивала страницы. Неожиданно глаза ее будто вцепились в строчки. Она тихо вздохнула и стала читать:

Беды и кровь война породит.

Танцы она не убьет,

Странные танцы в горниле войны.

Любят их многие, используют все,

Сети обмана сплетают другие.

Смерть настигает у каменной кладки,

Пули летят, убивают, терзая.

Правду искать будут долго потомки

И не найдут. Останутся только

Странные танцы в горниле войны.

– Впечатляет, – сказал Юра. – А главное – точно соответствует историческим реалиям. Это…

Он не успел закончить. Ему помешал телефон, он звонил резко и тревожно.

Юра перегнулся через стол, чуть не опрокинув сахарницу, положил руку на телефонную трубку и сказал, завершая предложение:

– … жизнь и судьба Мата Хари, шпионки и танцовщицы.

Нина кивнула, подтверждая правильность ответа, и показала глазами на телефон, который исторгал сердитые трели.

Юра снял трубку.

– Да? Я… Что?!! Да…

Когда трубка заняла изначальное положение, он обратил к жене растерянное лицо.

– Кто-то взломал наш офис.

Не совсем грамотная речь мужа заставила Нину машинально внести коррективы:

– Двери.

Юра встал.

– Какая разница! Надо ехать…

Частника-левака они поймали тут же, стоило Юре поднять руку. Потертый «москвич» позапрошлого поколения приткнулся к бордюрному камню, и усатый дядька добродушно осведомился:

– Куда надоть?

Юра назвал адрес.

– Садитесь.

– Сколько?

– А сколько не жалко. Мне по дороге. Да и вообще…

Что имелось в виду под этим «вообще», дядька пояснять не стал. А Юра не стал допытываться. Зря.

Забрались на заднее сиденье. Жалобно скрипнули рессоры. «Москвич» фыркнул, закряхтел коробкой передач и покатил по дороге.

Юра и Нина молчали. С момента, когда бесстрастный мужской голос сообщил владельцу издательства «Перекресток» об учиненном в его чертогах погроме, они перебросились разве что десятком-другим слов. Сказав Нине о взломе, Юра не стал посвящать ее в детали. Сама увидит… А Нина и не спрашивала: «Сама увижу». А еще говорят, мимоходом подумал Юра, что любопытство – неотъемлемая черта женщин. А может, Нина – исключение? Довести мысль до логического конца он не сумел, потому что водитель сказал:

– Чтой-то на вас лица нет. Случилось что? Пособить не надо?

Юра открыл было рот, но супруга его опередила:

– Не беспокойтесь. Все в порядке.

Юра искоса взглянул на жену, а дядька, скользнув взглядом по зеркалу заднего вида, проговорил, казалось, недовольно:

– Дело ваше. Я со всей душой…

Его рука в перчатке опустилась на рычаг передач, мотор взревел, и «москвич» лихо обошел белоснежную «Нексию», пытавшуюся «подрезать» старый драндулет.

– Накупили «нюшек» и думают, им все можно, – буркнул водитель. – Нет, что ни говорите, глупый пошел народ. О себе не заботится, вперед не заглядывает. Вот мне мать письмишко прислала. Пишет, свезло ее соседке Катерине, а чем кончилось? Поехала та в город морковку продать. Деревенские дороги у нас рытвины да ухабы, и водитель под градусом, короче, растрясло старушенцию. Как добрались до базара, Катерина на скамеечку присела, чтобы дрожь в коленках унять. Наклонилась чобот поправить, а под скамейкой портфельчик тоненький. Подняла, конечно, она вообще такая, баба Катя, не пропустит, что плохо лежит. Замочек открыла и давай шерстить. Бумаги с цифрами в урну выбросила, а деньги, толстую пачку, аптечной резинкой перетянутую, за пазуху сунула. Тут бы ей ноги в руки и обратно в деревню, так ведь нет, жадность подвела, отправилась на толкучку и продала портфельчик за пятьдесят рублей, даром что маленький, зато аккуратный и кожа настоящая. Но и тут не успокоилась: морковку надо продать! Через часок к ней и подвалили ребятки с цепями, толстыми, что у твоего бугая, и золотыми, к тому же. Взяли за шкирку… В общем, не жить бабе Кате на этом свете, да на ее счастье бумаги так в урне и лежали. О деньгах и говорить нечего, отдала без звука. Только резинка лопнула, она ее потом моей мамане показывала и все крестилась, все Бога поминала, Спасителя. А причем тут Господь? Чего на него кивать? Коли видишь, что в стремное дело влетел, так уйди, замри, будто и нет тебя. Хорошо, что бугаи с цепями… этими, ну, как их… либералами оказались, а ну как вытрясли бы из бабульки душу? Для них это, что плюнуть.