Лесли Уоллер - Посольство

– Этот парень, как говорят у вас на родине, если не ошибаюсь, глубоко в дерьме.

– Да, раньше так говорили, – согласился Нед. – Я уже так давно оттуда уехал, что, возможно, теперь говорят «глубоко в борще». – Он посмотрел на русского. – Если у вас есть еще альбом Арта Ходса для меня, покажите его сразу.

– К сожалению, ничего такого у меня нет, – сказал Пономаренко с искренним сожалением.

– Но по телефону вы сказали, что…

– Я помню, что сказал. Неправда, что русские унылые люди, как все, кто живет в краях, где ночи длинные, а зимы долгие. Нет, мы бываем веселыми, но потом за это расплачиваемся. Я пошутил по телефону, потому что надеялся вам помочь, дружище. Только сейчас я понял, что никто не в состоянии вытащить вас из такого «глубокого борща».

– А с каких пор мы стали друзьями?

– Возьмите это, – сказал Глеб, показывая на свой полный стакан, – и замените на двойной виски. И мне принесите. – Он тяжело вздохнул. – Да с того самого момента, как вы приехали в Лондон. Год уже? До этого я и не подозревал о вашем существовании, равно как и вы о моем. Но за прошедший год я весьма основательно познакомился с вами и с вашей работой. Вот почему мне грустно.

– Взбодритесь, Глеб Сергеевич. Мое состояние смертельно, но не очень серьезно. – Принесли стаканы и мужчины церемонно чокнулись.

– Я говорю о завтрашнем дне, – объяснил русский. – На вас нападут, оглушат и бросят умирать.

– Тем самым порадовав кого-то в Кремле. – Нед злорадно ухмыльнулся. – Что вы хотите мне рассказать, мой друг?

– Как я уже сказал, меня очень волнует ход вашей операции. – Он поднял вверх палец, как учитель, требующий внимания. – Послушайте, Френч, при нормальном развитии событий этот прием должен был стать детищем Карла Фолетта. Поскольку его нет, предполагалось все это поручить Е. Лоуренсу Рэнду. Едва ли нужно рассказывать, как этот джентльмен, известный своей утонченностью и чувствительностью, делал бы это дело. Но тут под рукой оказались вы. Должен сказать, что импровизировали вы блестяще. Но вы не в состоянии противостоять вашему противнику, полковник. Ваша операция не предназначена для борьбы с гражданскими людьми. По-настоящему этим должны были заниматься сотрудники Рэнда, но они некомпетентны. Я вам не наскучил? Или вам это тоже приходило в голову?

– А если так, то что?

– Тогда вам не покажется странным то, что я скажу. Если рассматривать ситуацию на уровне страны, окажется, что американское разведывательное сообщество пребывает в плачевном состоянии. Если речь идет о разговоре или сообщении, которые можно перехватить, тут вы мастаки! У вас самое современное оборудование, позволяющее обнаружить, записать и расшифровать малейший шепот во Владивостоке или Антофагасте. [80] Антофагаста – город на севере Чили. Но в грязной работе, требующей контактов с людьми, вы профаны. Посмотрите, например, на Рэнда. Неужели вы думаете, что приличные люди будут работать с этим вечно недовольным лилипутом.

Нед еле удержался от смеха.

– Ну, то, чем занимается Рэнд, не единственное направление нашей работы.

– Это направление, призванное работать с агентурной сетью и добывать нечто более важное, чем звездные шорохи тропосферы. С такими типами, как Рэнд, могут сотрудничать только ему подобные, или безмозглые рабы, которым безразлично, кто их сечет.

Нед смотрел в свой наполовину пустой стакан. С такими друзьями, как Пономаренко, зачем думать о врагах?

– Но, что до вас, старина, – сказал русский, – то единственное, благодаря чему вы еще справляетесь с проблемами, – это помощь друзей из Моссад и советы вашего покорного слуги из ТАСС.

– Из ТАСС, – повторил Нед.

Он почувствовал, как у него екнула селезенка от того спокойствия, с каким Пономаренко намекнул на предательство Шамуна. Господи, да неужели все в городе знают об этом?

– Да, у меня серьезные проблемы, – сказал ему Нед, – хотя я и пытаюсь с ними справляться. Имейте это в виду, уважаемый корреспондент.

– Я только хотел кое-что шепнуть вам. Но если это вам не нужно, я могу воздержаться.

– Не обижайтесь. Вы же меня знаете. Я приму совет от кого угодно.

Глеб огляделся, а потом зашептал в ухо Неду.

– Вы знаете фирму «Ходгкинс и дочь»? – Нед кивнул. – В нее проник один человек – вроде начальника. Он занимается, в частности, тем, что собирает разнообразную информацию от своих сотрудников. В прошлом году он купил эту фирму на деньги, украденные им у венгров. Сейчас он выступает под фамилией Фаунс. Это что-то вам говорит? – Нед снова кивнул. – Он из новой породы. К политике отношения не имеет. Служит только одному хозяину – своей всепожирающей жадности. Не надо объяснять, насколько это делает его опасным?

Нед кивнул в третий раз, но русский молчал.

– Это все? – спросил Нед. – Ничего более конкретного нет?

– Как говорят американцы? Еще разве нужно, чтобы на вас дом рухнул?

Нед кашлянул.

– О'кей. Спасибо за подсказку. Американцы говорят еще так: «Что вы хотите с этого иметь?»

– В сущности, я не прошу ничего особенного. Конечно, я мог бы выложить контракт и потребовать, чтобы вы приложили к нему палец и расписались кровью. Нет, не стоит. Мне нужна только ваша бессмертная душа.

– Вы думаете, я думаю, что вы шутите? – спросил его Нед.

– А вы думаете, я думаю, что вы думаете, что это невозможно? – парировал Глеб. – Это не невозможно. Особенно после того, что стало с вашим характером, с вашей убежденностью, вообще с вашим взглядом на жизнь, когда однажды вечером вы обнаружили голову Викофа в своем холодильнике.

Нед долго молчал, потом одним глотком допил остатки виски.

– Все так, мой друг. Вы начали собирать на меня материал только в Лондоне?

Глеб пожал плечами.

– Я всего лишь старательно готовлюсь к этому. – Он допил содержимое своего стакана почти так же быстро, как Нед. – Пора идти. Здесь вечерами бывает прохладно.

– Да, – согласился Нед. – Послушайте, вы пробовали меня уговорить…

– И буду пробовать вновь.

– Что же, спасибо за информацию о Франце.

– Его фамилия Фаунс, – поправил его русский.

Он ушел, а Нед остался сидеть, уставившись в пустой стакан.

– Бармен, еще двойной!

– Да, сэр. Только это будет новый счет, сэр. Тот джентльмен заплатил за все, что было выпито.

– Да ну? Ну и везет же мне на друзей.

За окном кабинета Шамуна в сумеречном свете неясно вырисовывались очертания Гросвенор-сквер. Она уже не казалась ему зеленой, но воспоминания о зелени словно запечатлелись на его сетчатке. Постепенно, по мере того, как темнота делала бесцветным все окружающее, воспоминания окрашивались в перламутровый цвет.

Огорченный и обозленный своей ошибкой, Шамун отвернулся от окна и включил радио, чтобы послушать новости. Он бесцельно перекладывал бумаги на столе.