Лесли Уоллер - Посольство

– Нед, – начала она, – сколько еще мы пробудем в Лондоне? Год?

– М-м?

– Я спрашиваю сколько?

– Еще два года. Тебе уже здесь наскучило?

В руке у Неда был пульт дистанционного управления. Он нажал на кнопку, и экран погас. Потом положил пульт на диван и молча поглядел на нее.

– Это очень престижное назначение, ты ведь знаешь?

– Лучше, чем в Штаты? – спросила она.

– А? – Нед сделал мину, означавшую: «Я так и знал». – Ты снова завела свою песню. Нет на свете места, где так же хорошо, как в добрых старых Штатах Америки. И это несмотря на то, что ты не жила в Штатах – сколько? – лет двенадцать? Может, я информирован не лучше, чем ты, но знаю, что дома произошли большие перемены, Лаверн. Твое семейство уверяет, что все прекрасно, но они говорят о контролируемой среде, причем контролируют ее они сами.

– Не начинай, не надо. – Она встала с дивана. – Моя семья не имеет к этому отношения.

Она помнила голос своей матери, спокойный и любящий, который она услышала утром. И радостный вопль своих девочек. И что все они просили ее поскорей приехать к ним. Может, поэтому она до сих пор и не рассказала Неду о своем телефонном разговоре. Ну что же, долг платежом красен. Он тоже ни о чем не рассказывает ей.

– Эй, – сказала она, – мы пропустим «Тречери».

Он взглянул на часы и снова включил телевизор. «Тречери» – одна из популярных вечерних «мыльных опер», [63] «Мыльные оперы» – как правило, мелодраматические телесериалы, которые первоначально финансировались компаниями по производству мыла, поэтому и получили такое название. была ввезена из Штатов. Здесь она пользовалась таким же успехом, как дома. Переплетение предательств, лжи, греха, гнусных поступков и еще более мерзких персонажей заставляло воспринимать сериал, как характерную картину жизни США, во всяком случае, высших слоев общества.

– Смотри, – сказал Нед.

– Я думала, что тебе тоже нравится.

– Восс, я привез домой все полученные сегодня бумаги. Я не успел даже расписать их по сотрудникам.

Она кивнула. На экране одна из героинь «Тречери», одетая в блестящую золотую разлетайку, которая начиналась у нее над сосками, а оканчивалась у копчика, дала пощечину другой, пытавшейся вцепиться ей в глаза.

– Так, и что теперь? – спросила Лаверн, усиливая звук.

– …маленькая ведьма! Я тебя проучу!

– Восс!

– …думаешь, я не знаю, что ты вытворяешь у меня за спиной?

– Восс!

Героини катались по полу, выдирая друг у друга волосы и пиная ногами одна другую.

Нед встал, взял с письменного стола свой кейс и тихо вышел на кухню.

– …вытрясу из тебя твою паршивую душу, ты, тухлая…

Он закрыл дверь и уселся за кухонным столом.

Когда Лаверн проснулась, небо за окном спальни сияло голубизной. Радиочасы показывали без четверти девять. Она протянула руку, думая, что Нед уже встал, но увидела, что он все еще спит.

Она похлопала рукой по его голому плечу, но, не добудившись, начала гладить ему спину, усиливая нажим книзу, как при массаже.

– Нед, – прошептала она. – Уже почти девять, Нед! – Он медленно, нехотя просыпался.

– Мне надо быть на Гудж-стрит.

– Я, кажется, забыла рассказать о том, что вчера говорила с девчонками.

– С девчонками? – Он перевернулся на живот. – Как у них дела?

– У Лу Энн все в порядке, хотя мальчик, с которым она переписывалась, перестал ей отвечать. Глория была в кино. Де Карта только что закончила летнюю сессию по гриму. Только отличные оценки. Салли… ты помнишь, у нее поздно начались месячные. Они у нее до сих пор нерегулярные. Каждый месяц сходит с ума.

– Не самая редкая жалоба.

– Да, но у многих женщин причины другие. Мне приятно сознавать, что никто из наших не может забеременеть.

– Беременность в тюрьме – редкая вещь. – Нед поднялся с кровати и стоял голый, протирая глаза.

– Ты так называешь Кэмп-Либерти?

– Так я называю любое место, окруженное высоченным забором из колючей проволоки, с пулеметными точками, электронной системой наблюдения, сторожевыми доберманами, с контролем за телефонными переговорами. Где школы, магазины, церкви, библиотеки и все остальное находится под контролем одного органа. Если тебе кажется, что слово «тюрьма» невыразительно, может, больше подойдет «концентрационный лагерь»?

– Господи, Нед. Но ты ведь совершенно не прав!

– Если бы этой тюрьмой руководил посторонний человек, а не твой отец, ты бы сто раз подумала, обрекать ли четырех молодых девушек на такую жизнь.

– У них там был бал.

– Неужели? Я хочу, чтобы они были здесь к осенним занятиям в школе.

Помолчав, Лаверн сказала:

– В этом проклятом богом месте? В Банановой республике? Ты хочешь, чтобы твои дочери выросли на подаяниях и разговаривали, как персонажи очередного сериала?

– Я не хочу, чтобы они впитали идеи свихнувшегося генерала, пригодные для образцового фашистского государства.

– Перестань! – Лаверн вскочила с кровати, готовая к битве.

– Ты хочешь отдать их на милость любого бандюги или насильника? На милость продажного политикана? Находиться с людьми, которые за всю жизнь не смогли обеспечить себе нормальное существование, не способны отличить хорошее от дурного или американца от русского? Так ты видишь их будущее?

Он угрюмо смотрел мимо – в окно, на солнечный свет.

– Вы с отцом живете, как будто в девятнадцатом веке, окруженные команчами. Ваша главная цель – составить повозки в круг и зарядить ружья. Эх, если бы вы хоть раз взглянули туда, – он показал на солнечное сияние утра, – вы бы увидели, что жизнь – не вестерн. Мы уже на целый век ушли от однозначного «хорошо-дурно» времен освоения Запада. Если ты не поймешь мир сейчас, не захочешь этого сделать, он уничтожит тебя, Лаверн, и наших девочек тоже. Что до тебя, я уже сдался. Но я не дам утонуть нашим девочкам.

– Сдался? – Она откинулась назад. Ее грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию. Лицо было безжизненным и белым. – Кого ты подыщешь на мое место? Кто сможет жить с тобой и переносить твои капризы?

– Я всегда мог рассчитывать, что ты улучшишь мое настроение. – Он выскочил из комнаты, а через несколько секунд стало слышно, что душ шумит вовсю.

Лаверн осталась стоять, готовая к сражению и лишенная возможности сразиться. Она выросла с четырьмя братьями, поэтому драка не была для нее внове. Но он действовал не так. Ударил и удрал. Таков был стиль полковника Френча.

Не она начала это. Он отвратительно говорил о Кэмп-Либерти. Поэтому она не чувствовала раскаяния, не собиралась бежать вниз и готовить завтрак полковнику. Да уж, прекрасное фашистское государство. Все, чего хочет сделать ее отец, это навести какой-то порядок, ограничить вседозволенность, царящую сегодня в Америке, где каждый обладает своими правами – не заработанными и не заслуженными. Но если рискуешь сказать об этом, ты уже фашист.